Самолёт для валькирии

22
18
20
22
24
26
28
30

Это отношение «к подлому люду» сквозило во всём. И то, как практически мгновенно воздвигаются невидимые сословные перегородки если сталкиваются люди разных происхождений. И то, как вела себя «золотая молодёжь» с теми, кто считался ниже их. До этой мерзости и гнуси, что царила среди вот этих «богатеев», ещё не докатилась «знать» и та же самая «золотая молодёжь» в его время и в его мире. Но к этому шло. Хоть и было тем, новеньким «барам» до вот этих, начала двадцатого столетия, очень далеко.

Не было здесь той патриархальщины, про которую трындели разные «нахалковы». Было презрение. И омерзение. К низшим сословиям.

Которое, даже если не касалось никак самих братьев, их очень задевало. Приходилось прятать это отношение подальше, чтобы «соответствовать». Но злость копилась.

Григорий сморщился и совершенно иными глазами посмотрел на ругающихся хоть и сознавал себя виноватым в случившемся. Сделав выводы и решив для себя много чего, он уже другим шагом и с совершенно иным выражением лица шагнул навстречу лезущим на него.

Он впервые осознал, что всё больше относится вот к этим «буржуям», как к иному биологическому виду. Как к зверям.

Да, среди них были и достойные люди. Кто не допускал такого отношения к «всяким прочим». Но вот эти, беснующиеся представители, для Григория уже давно и неосознанно не были людьми.

Он вспомнил случай, описанный в газетах. Описанный как смешной.

В заметках рассказывалось о неких студентах, подвыпивших, и нарвавшихся на полицейского. Но, на беду полицейского, он имел «подлое» происхождение, а они — «высокородные». Вот и получилось, что эти уроды, сначала избили полицейского, а после катали и гоняли его пинками по всей улице. И, что самое поганое, эта выходка сошла им с рук. Потому, что они были по происхождению выше. Для них закон не был писан[5].

— Господа! — очень холодно бросил Григорий в лицо беснующемуся богатею и его «свите». — Вы не заметили, что перед вами извинились?

Тон был настолько ледяным, и выражение лица Григория было настолько жёстким, что несколько отрезвило «бармалея». Да и заметил, как его же возница, вдруг резко подался назад ломая шапку. Пред своими он такого не делал. Видно кого-то узнал в этом гладко выбритом господине.

«Буржуин» резко сдал назад. Из его лексикона тут же пропали «богатства русского языка». Набить морду Григорию он уже не помышлял. А если и помышлял, то в него закрались некоторые сомнения насчёт того, кто перед ним. Уж то, что не извозчик уже ясно. Жаль, что его личный «водитель кобылы», стоял изрядно далеко и донести до хозяина свои открытия, никак не мог. А сказать вслух, остановить барина, боялся.

Перемена была знаменательная.

Вот так всегда — как только кто-то видит «статус», начинаются «танцы». Если ты без статуса — и убить могут. А если наоборот — с очень высоким, — так и простить могут не просто прегрешение, но и откровенное преступление.

Предвкушая представление, у обочины дороги, на тротуаре, потихоньку собиралась толпа. И, что заметно, все ждали, когда же вот этому одному, тот «барин со свитой» морды бить будут. И когда обозначилась «разрядка» на их лицах проявилось такое разочарование, что Григорию очень сильно захотелось подраться. Уже вот с этими «наблюдателями».

Наверное, с толку сбивало ещё то, во что был одет Григорий. А одет он был не так, как одеваются здешние богатеи. Как он же и говорил братцу: «В их прикиде драться неудобно». Поэтому его куртки и близко не походили на дорогущие шубы знати, или добротные пальто «среднего класса». Впрочем не очень то его «наряды» походили и на одежду низших. Ведь сразу, что бросалось в глаза всем — это его «берцы». По здешним меркам обувь из дорогих. Однако всё остальное, как уже было сказано — дороговизной не сверкало.

Больше смахивало на что-то кавалерийски-прогулочное, неопределённого статуса.

Но, по-видимому, они там в той бричке, из-за рывка лошадей, очень хорошо навернулись, так что злость требовала выхода. А раз так, то хотя бы выпустить пар через ругань, сей господин, по его мнению просто был обязан.

Потому и понёс дикую ахинею, насчёт того, что «вот, поставил эту свою мотобричку не там где надо».

Григорий, поняв, что драки не будет (по крайней мере прям сразу), решил тоже отгавкаться и самому сбросить раздражение, копившееся долгое время.

— А разве это ваша территория? Ваша улица, ваша обочина, ваш дом… этот? — Григорий красноречиво большим пальцем руки показал на банальную кондитерскую лавку.