Самолёт для валькирии

22
18
20
22
24
26
28
30

— Так это не для нас!.. — поскучнел Григорий. — Это для вас приглашение.

— Не угадал, Румата! — усмехнулась прогрессорша. — Приглашали, да, нас. Сначала. Но я намекнула, что без вас ни Паола, ни Ольга не придут. И они с энтузиазмом согласились! Мне так представляется, что они таким нехитрым способом хотели заполучить именно вас в этот салон.

Григорий немедленно изобразил хищный энтузиазм.

— Что-нибудь с собой тащим в салон? Ну как тогда — шампань… Закуски…

— Думаю, что всё можно решить на месте. Послать кого-то из слуг всегда не поздно.

— Ладно! Идём! — подпрыгнул Григорий и потёр вожделенно руки. — У нас уже в привычку входит шляться по разным салонам и коллекционировать приключения там!

— Да! И давай сразу договоримся. — остановила его жестом Натин. — Мы не будем титуловать друг друга на французском или другом языке, кроме никому здесь не известного японского.

— Это почему? — вежливо осведомился Василий, в то время как Григорий просто ждал продолжения речи прогрессорши.

— Во-первых, мы злоупотребляем. Во-вторых, по понятиям моей родины, да и Атталы тоже, мы можем полностью титуловать себя только там, где титул получили.

— Хорошо! — согласился Григорий. — Переходим только на японское титулование. И горе япошкам случайно подвернувшимся!

* * *

Явление всей компании завсегдатаям салона, как и предполагалось, вызвало фурор. И как ни опасался, Григорий, салон был далеко не «чисто для баб», как он прямолинейно предположил. Разнообразных месье, там тоже было достаточно. И, как оказалось, эти месье были зачастую именно мужьями своих ретивых жёнушек, занимавшихся суфражизмом. Причём часто эти мужья ещё и активно поддерживали своих жён в этом деле.

Кстати говоря, абсолютное большинство суфражисток, несмотря на настырно создаваемый газетчиками и недоброжелателями образ, в личной жизни были вполне себе благополучными дамами. И более того, они ещё этим бравировали, чтобы уесть недоброжелателей, пытающихся их обвинить в несчастливой жизни. Ведь в глазах большинства, иных причин, кроме несчастливой личной жизни, заняться требованиями предоставления женщинам права голоса на выборах, просто не было.

Сам салон представлял зримое опровержение этих измышлений недоброжелателей. Однако…

Всегда есть это «однако».

Во всяком движении есть разные люди. И, в том числе, те, кто соответствовал негативной картинке. Но, к счастью их было, как и говорилось выше, меньшинство.

Братьев тут же взяли в оборот как представители мужской части салона, так и изрядная часть женской. И у тех и у других был очень хорошо виден жгучий интерес к братьям. И всё потому, что они постарались создать вокруг себя такой ореол тайны, что перед ним блекла слава всех записных медиумов, спиритов, и прочих скандально знаменитых личностей того времени.

Уже одно то, что в салон пожаловали люди впервые поднявшие в воздух аппарат тяжелее воздуха, положившие начало развитию авиации, делало их звёздами салона. А уж Ольга Смирнова, — первая женщина-пилот — в этом смысле была вообще суперзвезда. Ибо явно демонстрировала всем, что женщина вполне может не только стать вровень, но и превзойти многих мужчин. То, что она же ещё и прекрасно владела французским, делало её ещё более привлекательной для посетителей салона.

Натин ещё тогда, на поле возле Эйфелевой башни, заинтересовал факт хорошего владения языком у Ольги. Ведь до сих пор она просто знала, что Ольга владеет. Но не знала, что настолько хорошо. Ольга до сих пор отделывалась при общении с французами лишь отдельными фразами и демонстрировала понимание. Но чтобы разговаривать и, тем более, ругаться, на французском, да ещё свободно чтобы её прекрасно понимали — это она продемонстрировала только у Башни Эйфеля.

— И откуда ты так хорошо знаешь французский? — поинтересовалась Натин, когда они уже ехали на фиакре, возвращаясь с выставки.

— Ну… Мой отец хорошо знал этот язык, — ответила Ольга. — И мать тоже. Они часто между собой говорили на французском. А после ещё наняли гувернантку чтобы обучала меня языкам. Пока был жив отец, мы могли себе позволить… И часто были дни, когда вся семья общалась только на французском.