Дерево красной птицы

22
18
20
22
24
26
28
30

Мунно перестал дышать, каждая мышца в его теле дрожала от напряжения. Даон очень рисковал, но выбор между господином и пленницей был очевиден: сейчас он должен спасти хозяина. Поэтому Мунно с ужасом ждал, что сделает хан, чтобы проверить слова подчиненного.

– Это правда, Мунно? – Отец впился жесткими пальцами в подбородок, заставляя того посмотреть прямо в глаза.

– Да, – после паузы ответил он. Лицо горело от стыда и унижения, а еще оттого, что все это видела та, перед кем ему меньше всего хотелось показаться слабым.

– Тогда убей ее, – невозмутимо сказал хан, протягивая кинжал.

Этого он и боялся. Собрав волю в кулак, Мунно отмел эмоции в сторону и послушно принял из рук отца оружие. Немного помолчал, будто о чем-то раздумывая, спокойно посмотрел на хана и произнес:

– Может, Небо действительно против ее смерти? Будь она вражеским солдатом, я бы убил ее не раздумывая. Но она всего лишь слабая, беззащитная женщина, которая попала в этот поход по ошибке. Отец, мы должны отпустить ее. Мы же не бездушные когурёсцы, чтобы убивать женщин.

– У Кимуна везде шпионы, и если он прознает, что ты пошел против воли Совета, вождем тебе не быть! – отчаянно зашептал хан. – Даже я не смогу защитить тебя!

– Она моя пленница, и только мне решать ее судьбу. – Мунно небрежно кивнул на Кымлан, а затем хладнокровно посмотрел на отца и спросил: – Ты так боишься Кимуна? Почему? У него на тебя что-то есть?

Хан побледнел и медленно отступил назад.

– Хочешь воззвать к моей гордости? – холодно произнес он. – У тебя ничего не выйдет, я не отпущу девчонку, что бы ты ни говорил.

– С чего ты взял, что я собираюсь отпустить ее? – осведомился Мунно, чувствуя, как от напряжения пот стекает по спине, а во влажной ладони скользит кинжал. – Она останется в племени как рабыня. Раз остальные пленные казнены, как того хотел Совет, то пусть от нее будет польза.

Все это время Мунно не смотрел Кымлан в глаза и был рад тому, что она не знает их языка.

Смуглое обветренное лицо вождя стало задумчивым. Он словно что-то прикидывал в уме и никак не мог решиться. Мунно знал, что отца не заботит пленница, – его волновал лишь сын, над которым с каждым годом все больше сгущались тучи. Отчасти именно поэтому хан Вонман согласился на поход против Когурё: он надеялся, что Мунно вернется с победой, и тогда никто не посмеет сказать, что он не достоин быть следующим вождем.

– Эта женщина станет твоей погибелью, сын. – Хан тяжело вздохнул и покачал головой. – Подумай, как ты объяснишь свое решение Совету, и будь готов к вопросам.

Мунно облегченно выдохнул и едва сдержался, чтобы не прислониться к дереву – от пережитого напряжения ноги не держали его.

Возвращались домой они уже под вечер. Было решено завтра же отправить Кымлан в деревню для рабов, но ночь ей нужно было где-то пережить. После пожара от клетки для пленных остались одни угли, а другой лагерь находился слишком далеко. Поэтому, как бы отец ни противился, ему пришлось согласиться, что эту ночь Кымлан надежнее всего провести в доме Мунно.

Снова оказаться под одной крышей после всего случившегося было странно, будто за последние несколько часов между ними что-то кардинально изменилось. Мунно чувствовал головокружительное облегчение и до сих пор не верил, что сумел отвоевать жизнь Кымлан.

Даон сердился, беспрестанно твердя, что он понапрасну подвергает себя опасности:

– Посмотри до чего дошло: родной отец подозревал тебя в измене! А все из-за нее!

Мунно и сам понимал, что едва выкрутился, и твердо решил больше не иметь с девчонкой никаких дел. Завтра он отвезет Кымлан в деревню и забудет о ее существовании. Хватит играть в благодетеля. Он сделал все, что мог.