Где твоя готовность? Где внезапность? Где легкость? Где полет, где радость бытия? Где открытая душа? Распахнутые настежь глаза? Где чувство?
Это ты вот такая? Да? Тебе завтра на работу, да? В редакцию, в издательство? Рано вставать?
Впрочем, что меня так удивляет… я ведь и правда тебя совсем не знаю. С чего я решил, что тебе интересны полеты по ночной Москве. Звук резины в темной луже под аркой. Когда колесо накатывает на мокрое, мягко давит, будто проезжая по тысячам полиэтиленовых пузыриков на упаковке от оргтехники. Мелкий дождь засыпает лобовое стекло, и включаются дворники. Четкое движение, мягкий стук дворников. Обожаю. Огоньки в салоне. Не какая-то там «машина», средство передвижения – автомобиль, аппарат, летающая тарелка – по черноте переулка скользит, движется, ускоряется. Музыка заполняет внутренность космического корабля вплоть до стекол.
Снаружи – огни. Тысячи огней, тысячи машин, ночные светофоры. Праздничные нарядные пешеходы в центре. Пешеброды, пешегулы. Из клуба в клуб.
За рулем – наблюдатель. Заключенный в полупрозрачную капсулу, мчится, созерцает их лихорадку. Наркотики, вино, секс по сортирам? Да, да, да и еще раз да. А также музыка, грохот, водка, виски, текила, коктейли, вертепы, угар, мотоциклы, танцы, тела, белье и его отсутствие, желания, пот, волосы, глаза, экстаз, пустота, такси, улицы, мат, охранники, веселье.
Грусть, любовь и рассвет.
Завтрак и черный-черный кофе.
Маяковка, Патриаршие, раннее утро, пеший путь по Москве.
Сегодня мой космический корабль – засланец и часть иной цивилизации, непричастной угару. Смоленская площадь со светодомами и песочным замком МИДа. Парк культуры и Крымский мост с дугами голубого света, спичечный коробок ЦДХ.
Одно время на нем висела огромная реклама чая «Липтон». Знакомый испанец называл его
Пароходики так романтично смотрятся с моста. Внутри там шумно, накурено и не очень интересно.
На Ленинском – пробка. Цивилизация, столица, мегаполис – пробка в два часа ночи…
На смотровой – мотоциклы. Отлично смотрятся. Блестящие мощные машины и мощные же колоритные дядьки при них. Все в образе. Сигареты, а то и сигары или трубки, пиво, виски, банданы, кожа, шум, тяжелая музыка, порыкивание моторов, гонялки. Инопланетянином теряюсь в толпе, мимо разговоров «о лошадях», железках, телках.
Пятьдесят метров вниз по склону – кромешная темень, черные деревья, потом голый, подсвеченный луной и фонарями склон. Еще пониже – белеет… Снег! Грязный, твердый, – как камень. Снег в июне месяце.
Возвращаюсь по Комсомольскому. «Лужники» внизу. Круглые арены, крыло трамплина.
Ну а тебе с утра на работу. Что ж, как знаешь.
Да и мне, впрочем, тоже завтра на работу.
Одно из преимуществ, или, во всяком случае, одна из особенностей, или даже странностей жизни в центре – ты всегда в противоходе. Выходишь ли ты из дома утром, вечером, пешком или на машине – толпа всегда ломится тебе навстречу. Долетают обрывки фраз: «счет-справка делается только для регионов», «а она мне – кто здесь налоговый инспектор, ты или я?», «а исход этих… как их… евреев?», «он, когда из Питера только приехал, работал в “Бритиш табакко”. А сейчас перешел в…», «если тебе надо порисовать, ты порисуй… ну мы на всякий случай тебе билеты в театре оставили», «судить о вещах, которые, по большому счету…» – и мне из моего противохода почти всегда понятно, о чем речь.
Я живу в центре не потому, что моя мама родилась в Воротниковском переулке, а ее мама училась в институте благородных девиц, а потом полжизни провела в лагерях. А потому, что мой дедушка приехал из своего Мухосранска, был талантлив и с характером, мой папа – Мэтр. Но об этом как-нибудь потом.
Встаю ближе к одиннадцати. Летом завтракаю на балконе с видом на Москву-реку и Котельническую высотку. Кофе, сыр, возможно, вино и фрукты. Я завтракаю долго и с удовольствием.