Личный дневник моей фиктивной жены

22
18
20
22
24
26
28
30

— Странно, пару часов назад с ней говорил. Так она, конечно, не важно себя чувствует после операции, но в целом бодрячком. Ты бы с ней помягче сейчас говорил, итак, у фрау Ротенберг стресс.

— Какая операция, Илларион? Почему мне никто не сказал?

— Во-первых, почему тебе должны были об этом сказать? Личная жизнь Маргариты Эдуардовны вас совершенно не касается, мой дорогой друг. А, во-вторых, Марго прооперировали экстренно.

— Господи! Она должно быть ненавидит меня теперь ещё больше.

— Не бери в голову, закончим расследование, Марго вернётся на историческую родину, и забудете вы друг друга, как страшный сон.

— Свежо предание — да верится с трудом. Марго — невыносимая женщина.

— Да, да, и обольстительная, смотри, не попадись в её сети любви.

Меня слегка передёрнуло от напутствия Иллариона, потому что временами мне начинало казаться, что моя неприязнь к Марго скорее от обратного. Да, я боялся, что фрау Ротенберг мне всё же нравится, как женщина. Но я даже такой шальной мысли не хотел допускать, потому что любил только Нику и хотел быть ей верен, хотя бы…теперь…какое-то время после кончины любимой. В этом вся перчинка, что нас мужчин порой тянет к другим женщинам: да, мы можем хотеть первую, третью, пятую, десятую, но любить только одну женщину. И наши потребности в соитии с другими никак не связаны с тем, что мы разлюбили свою женщину, остыли к ней. Женщины этого не разумеют и чуть что сразу клеймят нас: «козёл», «бабник», «озабоченный», «ни одной юбки не пропустишь», «изменщик», «ты меня не любишь» и так далее по списку нелицеприятных эпитетов.

Глава 31

Я подъехал по указанному адресу к дому Марго: странная, старая трёхэтажная постройка с облупившейся краской, чем-то отдалённо напоминающая сталинку, настолько обветшалая, что не сегодня завтра рухнет точно, местами выбитые окна и покосившая деревянная подъездная дверь. Я ещё раз взглянул на адрес, что мне любезно дал Илларион: ошибки быть не могло. Но как наша изящная, благородная фрау живёт в таком непригодном убранстве?

Третий этаж, квартира восемь. На фоне остальных квартир дверь квартиры Маргариты выглядела вполне пристойно, тёмно-коричневая, лакированная, почти новая, даже номер на квартире отблескивал. Только не было звонка, и я робко постучал. В квартире послышался какой-то грохот, потом знакомое мне уже ругательство Verdammt, а затем дверь со скрежетом открылась, но за ней никого не было.

— Корф, проходи, мне не до приёма сейчас, располагайся, чувствуй себя, как дома. — Откуда-то из недр квартиры раздался тихий лилейный голос Марго.

— Как ты узнала, что это я?

— Ах, Илларион звонил, просил, чтобы я была с тобой мягче. Он сказал, что ты раскаиваешься и готов пасть передо мной на колени.

— Аки майор у нас шутник какой и благодетель.

Я осматривал жилище Маргариты: уютная маленькая кухня в светлых тонах, кухонный гарнитур персикового цвета, уставленный множеством кружек, тарелок, посуд самых разных цветов, жёлтый холодильник, стилизованный под ретро, нежно-салатовая барная стойка, которая соединяла кухню и зал, и два барных высоких кресла из бежевой кожи в тон дивану в зале. В зале висели радужные нитяные шторы до самого пола, за которыми виднелись огромные окна во всю стену. Я вальяжно раскинулся на диване и закрыл глаза, у фрау Ротенберг было слишком комфортно, даже лучше, чем у меня дома когда-либо. А я порядком устал за последние дни, и мне вдруг захотелось остаться у Маргариты в этой неге навсегда, мои веки тяжелели, сон уносил меня куда-то вдаль.

— Лёша, где ты ходишь? Я тебя уже вся заждалась. — Вероника томно меня звала, почти шёпотом. Я пошёл на голос на ватных ногах, боясь спугнуть видение. Ника лежала на какой-то круглой кровати, замотанная в шёлковую белоснежную простыню. Она заливисто рассмеялась, крутанула кровать, запустила одну руку в свои русые кудри, а второй придерживала на себе простыню.

— Ника, но ведь ты… Как? Не понимаю.

— Алёша, будешь много думать — рано состаришься. Глупенький, иди ко мне, я соскучилась по тебе. Ты совсем перестал меня вспоминать, только расследуешь, расследуешь.

— Ника, я вспоминаю, ты что? Ты боишься, я тебя забуду? Никогда! Я же люблю тебя.