— В чьей постели? — Добродушный смех его матери заставляет меня покраснеть ярко-вишневым цветом.
— Ха-ха, очень смешно. Моей. — Он бесстыдник. — Мы не нашли простыней, чтобы заправить кровать в свободной спальне, и осмотрели все вокруг. Ты уверена, что не против, чтобы мы разделили постель?
— Проклятие, — она хмыкает. — Эти простыни, вероятно, все еще сложены в прачечной — ты же знаешь, как я поступаю, когда у меня сроки горят. Я слишком устала, чтобы идти проверять, так что никаких глупостей под этой крышей, ладно? Мы вам доверяем.
Шумные вздохи.
— Мама, завтра мы уезжаем в отпуск, и ты запираешь нас в отдельной комнате на две ночи.
— Потому что ты уже не подросток. Я не хочу доверять тебе — я должна доверять тебе. Это не значит, что я не буду прислушиваться к странным звукам сегодня вечером.
— О боже, мама.
Она прищелкивает языком.
— То, что происходит в открытом море, остается в открытом море до тех пор, пока то, что происходит, не вернется, чтобы преследовать нас в течение девяти месяцев. Ха.
Его это не забавляет.
— Ты действительно думаешь, что это смешно?
— Да, я действительно думаю, что это смешно, — она хихикает. — Моя работа как твоей матери — унижать тебя и ставить в неловкое положение, пока я скитаюсь по этой земле.
Я представляю, как он закатывает глаза.
— И еще одно: пожалуйста, не смотрите на все, что мы делаем, с расчетливым выражением лица.
— Расчетливость — хорошее слово, милый.
— Мам, я говорю серьезно.
Она глубоко вздыхает.
— Почему по твоему мнению я наблюдаю за тобой? Я вижу, что Айова не делает твоему эго никаких одолжений.
— Да ладно, я знаю, что ты используешь нас для исследований.
— Я потрясена этим обвинением, — его мама резко фыркает, но не отрицает этого.