Незадолго до того, ближе к концу пытки Притчами, я услышала один стих, который не поняла.
– Что это значит?
– Это значит, что вода… она как зеркало, – объяснил мой муж, слегка хмурясь. – Она отражает наши лица. А наши жизни, наши дела… – он посмотрел на свои руки, избегая моего взгляда, – …служат отражением наших сердец, показывают, что у нас на душе.
Тогда это объяснение вышло очень понятным. И все же… Я снова оглядела прихожан, которые в одной и той же молитве просили и милосердия, и крови подобных мне. Как в их сердцах могли уживаться и то, и другое чаяния?
– Лу, я… – Муж кашлянул и заставил себя наконец взглянуть на меня. В его синих глазах блеснула искренность. И сожаление. – Не стоило мне на тебя кричать. В библиотеке. Прости меня.
Да, объяснение вышло очень логичным, но я все равно не понимала. Не понимала своего мужа. Не понимала Архиепископа. И мальчика, покачивающегося в такт мелодии. И его отца. И Жана-Люка, и шассеров, и ведьм, и
Чувствуя на себе взгляды, я нарочито хмыкнула и толкнула мужа в бок, притворившись, что все это было спектаклем. Насмешкой. Что я просто хотела слегка его позлить. Что я вовсе не ведьма, которая пришла на церковную мессу, стоит в окружении врагов и воспевает чужого бога.
Возможно, все они были лицемерами, но худшей лицемеркой была я.
Мадам Лабелль
Следующим вечером выпал первый снег.
Я сел на пол, отбросил со лба взмокшие волосы и стал наблюдать, как снежинки пролетают мимо за окном. Только упражнения спасли меня от болей в спине. Лу все же решила лечь в кровать прошлой ночью и, споткнувшись об меня, к себе туда не пригласила.
Я не жаловался. Спина, конечно, ныла, но вот упражнения помогали выпустить пар. Я быстро уяснил, что в спорах с Лу счет до десяти мне не поможет – ровно после того, как она стала меня передразнивать, считая вместе со мной.
Она бросила на стол книгу, которую читала.
– Ну и чушь же, честное слово.
– Что за книга?
– Единственная без слов «священный» и «истребление», которую я смогла найти в той злосчастной библиотеке. – Она показала томик мне. «Пастырь». Я чуть не хмыкнул. Это была одна из первых книг, что Архиепископ позволил мне прочесть – сборник пасторальных стихотворений об искусном сотворении Господом природы.
Она с сердитым видом улеглась на моей кровати – то есть на своей.