При виде этого у меня заболело сердце. Ансель и правда считал себя никчемным. Не просто считал – он искренне верил в это до глубины души, а я… ничего не могла поделать. Только не сейчас, когда на кону стояла его жизнь. Возможно, для целого мира он значил не так уж много, но для меня… Для меня он был совершенно бесценен. И если есть хоть малый риск…
«Мужчина, близкий твоему сердцу, умрет».
Я возненавидела себя за то, что собиралась сделать.
– Ты прав, Ансель, – проговорила я. Холодно, жестко. Потому что знала – если сказать правду, он заартачится. Не пожелает уйти. Нужно было ранить его так больно, чтобы он просто не захотел,
С каждым словом Ансель все больше съеживался. В глазах его заблестели слезы, но я еще не закончила.
– Ты твердишь, что не ребенок, Ансель, но это так и есть. Ты
Побледнев как мел, Ансель молчал.
– А теперь, – проговорила я, заставляя себя продолжать, заставляя себя
Ансель уставился на меня, сжав губы, чтобы они не дрожали.
– Нет.
– Не всё ясно?
– Нет. – Он чуть расправил плечи и утер слезу со щеки. – Я никуда не уйду.
– Что-что?
– Я сказал, что никуда…
Я сощурилась.
– Я прекрасно слышала, что ты сказал. Я даю тебе шанс передумать.
– А что ты мне сделаешь? – Ансель презрительно рассмеялся, но смех его вышел таким горьким и фальшивым, что ранил меня до глубины души. – Заморозишь мне сердце? Раздробишь кости? Заставишь забыть, что мы с тобой знакомы?
Я погладила розовое дерево, размышляя. Подобное колдовство причинит боль нам обоим, но, по крайней мере, он останется
– Если заставишь – да.
Некоторое время мы смотрели друг на друга – такого яростного взгляда я у Анселя никогда не видела, – пока где-то рядом не послышался глухой стук. Мы обернулись к гробу Филиппы, и я стыдливо закрыла глаза. Я совсем забыла про Селию.