Иолана Несторова прекрасно знала, если ее дочь я могу прижать к ногтю, то ей самой — ничего не будет. Эта стерва может измываться над девчонкой сколько душе угодно.
Да хрен угадала! Я не позволю ей! Через мой труп!
Наплевав на все планы, тщательно продуманные ходы, я мчался вверх по лестнице. Знал, что после встречи с мачехой моя Ратти там, одна.
У меня не было ключа от ее квартиры. Пришлось так, тупо жать на кнопку звонка и надеяться, что девчонка отроет.
Открыла.
Слезы все еще струились по ее щекам. Губы дрожали. А волосы короткими прядями облепили лицо.
— Уходи! Убирайся! — потребовала она.
Как ножом по живому. Дрожь в голосе убивала. Никакая физическая боль не сравнится с той, что ворвалась в мою душу.
Не мог я повернуть обратно. Не мог. Только вперед.
Шагнул. Подхватил. Прижал.
Она сопротивлялась, изворачивалась, но ее пальцы вцепились в ткань моей рубашки. Девчонка смотрела на меня снизу вверх, а ее губы дрожали. Всего мгновение, и она опять разразится рыданиями.
Действовал инстинктивно. Схватить. Защитить. Успокоить.
— Девочка… девочка моя… — выдохнул я, крепче прижимая ее к себе.
Ее волосы выскальзывали из пальцев, словно стали вдруг чужими. Боже! Зачем она их остригла?!
Но сейчас не это главное. Совсем не это. Позже. Не сейчас.
— Не твоя! — затрясла головой Ратти, всхлипывая, но не вырываясь из моих рук. — Дашка твоя! Не я!
— Ты! Только ты! — шептал я, уткнувшись ртом в ее висок, дыша ее запахом, чувствуя, как по жилам ревет и бушует кровь. — Ты одна!
Я повторял вновь и вновь одни и те же фразы. А она трясла головой. Всхлипывала. Скулила. Как крошечный побитый щенок. И не выпускала из захвата пальцев ткань моей рубашки.
Это казалось мне хорошим знаком. Так я думал.
— Иолана сказала, что ты станешь отцом, Роман, — раздался старческий шепот, а я застыл на выдохе.