Табу на любовь

— Львовский умеет шутить? — опешила я, но руку не выдернула.

Рома надавил сильнее, и, кажется, я четко расслышала приглушенный стон.

Как же я соскучилась по этим жадным, протяжным, рокочущим звукам!

— Львовский до хрена чего умеет, — пробормотал Рома. — Посиди так, девочка. Я сдохну, если уйдешь сейчас.

Я прикрыла глаза. Почему он просит? Почему все это говорит? Почему не отпускает?

Сотни тысяч почему. И не единого ответа.

Но я послушалась. Замерла в его руках. И тихонько поглаживала ладонью короткие волосы на затылке.

Рома шумно дышал. Его плечи шевелились в такт дыханию. И мне казалось, что он вот-вот упадет к моим ногам, сраженный сердечным приступом.

— Ром? — тихо позвала я.

— Мм? — откликнулся он, и мне показалось, что крепкая ладонь еще сильнее и требовательнее сомкнулась на моих пальцах. А мои пальцы, соответственно, на его возбуждении.

— Ты ведь не собираешься сейчас отключиться, как в тот раз? — уточнила я.

— Я всех нашел и наказал, — пробормотал Роман. — Меня больше не травят по утрам. Теперь у меня только один наркотик — ты.

— Травят?! — вздрогнула я, отстранилась, заглянула в глаза Роману. — Ты серьезно? Это не шутка?

— Забей, — усмехнулся он и тут же зашипел, когда я попыталась убрать руку. — Мне хреново, маленькая. Ты даже не представляешь, насколько мне хреново.

— Роман! — прошептала я, испугавшись, что он все же отключится в салоне и упадет на пол, к моим ногам.

Львовский лишь хрипло рассмеялся. А потом позволил моей руке скользнуть по внушительному, до боли напряженному бугру, который упирался в мои разведенные бедра.

— Я не буду спать с тобой, Роман Дмитриевич, пока ты женат! — выпалила я на одном дыхании.

Рома издал гортанный стон. Что именно он означал, я так и не поняла. Мою душу терзали смущение и стыд, как и жуткое желание. Трусики можно было выжимать. Но я не собиралась идти по стопам матери и становиться любовницей женатого мужчины, даже во имя дикой страсти к этому невыносимому и безумному человеку.

— Знаю, — простонал Рома. —Я не могу сейчас … Дай мне минуту… Не могу…

Я зажмурилась. Львовский жадно прижимался ртом к моей шее, а рукой — к затылку. Вторая ладонь по-прежнему фиксировала мои пальцы. И я поняла, что просто не смогу уйти.