– Влюбилась в него?
Адрия корчится, как от болезненного укола сыворотки правды. Правды, которая не всегда звучит удобно, но которую Адрия готова ревностно отстаивать:
– Я что, дура, по-твоему, Лайл? Мы просто потрахались.
Не ему осуждать Адрию. Никому из них. Она сделала то, что считала в тот момент правильным, по канонам собственной путаной философии о том, как не ударить в грязь лицом.
Кузен Томаса не был ни особо привлекательным, ни особо обходительным, а еще он был старше на пять лет. В комбинезоне, покрытом пятнами машинного масла, и с лукавой ухмылкой на пол-лица он вызывал мало симпатии. И уж тем более доверия. Но когда машина Аманды сломалась, издав предсмертный хлопок, именно кузен Томаса приехал на ранчо среди жаркого дня, чтобы оценить ситуацию. Именно Адри встретила его на пороге с недоброй улыбкой человека, который не рад чужакам. Они сцепились языками сразу, как только парень небрежно ляпнул: «Тащи ключи». А когда через полчаса двигатель ожил, они поспорили, что Адрии будет не слабо сесть за руль и отогнать тачку до мастерской. Парень долго наблюдал за тем, как она справляется с зажиганием и педалью сцепления, пока они не тронулись с места. А уже в мастерской, затерянной среди старых ферм, он предложил совсем другой спор.
Адрия не могла спасовать.
В том фургоне пахло бензином и машинным маслом. По полу были разбросаны инструменты, отваливалась внутренняя обшивка, сиденья скрипели, а из-под них торчало несколько сложенных удочек. Это то, что Адрия запомнила лучше всего, – как маленькая погремушка на одной из удочек призывно звенела каждый раз, когда они с кузеном Томаса суетливо двигались.
Тонкий дурацкий звон.
Так могли бы звучать неправильные решения, ее ошибки – как призывной звон колокольчика в темноте, пойти за которым означало бы потеряться еще больше. Но Адрия сделала этот выбор сама. Несомненно, спор с кузеном Томаса не был поступком, которым она могла бы гордиться. Но он и не был поступком, за который ей должно было быть стыдно.
Не в глазах общества, которое уже давно выдумало о ней куда больше паршивых историй.
Услышав ответ, Мартин примолкает, приняв информацию как факт, без лишних эмоций. Даже если он раструбит своим друзьям, Роудс уже все равно. Только лишний раз она покажет всем, что эта история ее не трогает.
Адри нервно дергает плечами и откидывается на спинку сиденья.
То, что происходит у них с Лайлом, не поддается объяснениям. И еще меньше поддается объяснениям его следующий вопрос и то, как ловко Мартин перескакивает с одного разговора на другой:
– Заедешь за Итаном со мной? – Он сворачивает с основной дороги в темные переулки Рочестера, где фонари светят через один. – Он болтает про тебя постоянно. Хочет кое-что подарить.
Адри хмурится, не понимая, что это все значит и как на это реагировать. Пацан, имя которого она даже не знала и с которым была не очень вежлива, говорит о ней со старшим братом.
Еще и каким братом.
Адрия сопротивляется, собирается возмутиться и возразить, но Лайл реагирует быстрее и не оставляет ей шансов:
– Или трусишь показаться перед ним не той боевой фурией?
Она испепеляет Мартина взглядом, и он с достоинством выдерживает этот взгляд. За месяц в опасной близости не только Адрия успевает прощупать слабые места Мартина – это обоюдный процесс. Только узнать друг друга в физическом плане куда проще, чем в моральном. Потому что узнавать Мартина Лайла, хулигана, который налетел на нее у школьного стадиона, Адрия не стремится. Однако голос предательски теряется, и она молчит. Лишь отворачивается в сторону и бросает быстрый взгляд на часы на дисплее телефона. Но разве в этом городе ей есть куда спешить? Но что важнее – разве когда-нибудь она трусила?
– Я сочту твое злое молчание за «да», – заключает Мартин, и на его лице вырисовывается довольная ухмылка.