Все реакции Лайла застывают вместе с ним.
Адрия врывается в правду, с ноги распахивая дверь, которую она так старательно прикрывала последний месяц, запирала, чтобы не презирать себя.
Потому что, если презирать Мартина после всего, что было, невозможно не презирать себя.
Мне так жаль, что ты проиграл.
– Долбаный ты трус! Лжец! – Она грубо врезается ладонями в плечи парня, вкладывая в движение всю клокочущую внутри ярость.
Голос набирает громкость с первого звука, переходит в крик с обрыва, с которого Адрия только что рухнула.
– Ты боишься правды! Да ты боишься всех вокруг! Боишься, что о тебе подумают твои долбаные дружки! Боишься, что тебе скажет твой папаша! – Лихорадочная дрожь охватывает тело, сжимает гортань стальными тисками обиды. Ее голос дрожит вместе с руками. – Ты говоришь, что презираешь его, а потом заглядываешь ему в рот и киваешь головой: «Да, папочка!» А теперь ты проигрываешь, и как, черт возьми, жаль, папочка не пришлет денег! Папочка не скажет тебе, что ты молодец, потому что в глубине своей паршивой души ты только этого и хочешь! А теперь, – тыкая пальцем ему в грудь, она почти шипит в лицо Мартина. – Теперь все, что останется, – это строить из себя альфа-самца! Забраться на вершину вшивой стайки и надменно пялиться на всех сверху! Вместе с этими!
Она взмахивает руками, заставляя шайку приятелей Лайла отшатнуться от неожиданности. Плюясь горькими яростными словами, она продолжает:
– Друзьями, которых ты считаешь придурками, а потом улыбаешься им в лицо! Думаешь, что весь из себя крутой! Но тебя просто боятся, потому что ты можешь это.
Она тычет пальцем в лицо Чарли. Саркастичный, злой смешок скребет горло Адри, и она не сдерживается:
– Но ты сам не лучше их! Потому что ты лицемер и трус, Мартин Лайл!
Когда слова внутри иссыхают, а ярость гаснет – непривычно быстро, – все, кто есть на парковке, замирают. Тишина взрывается, как воздушный шар над припаркованными машинами, нерасторопными школьниками, медленно плетущимися со стадиона, и случайными слушателями.
Приятели Мартина мнутся, ошарашенные и смущенные, словно родители только что сказали то, что дети не должны были услышать.
Мартин Лайл молчит, глядя в пустоту, где мгновение назад рука Адри упиралась ему в грудь, больно отбивая слова.
Один Чарли гадко улыбается, зная правила этой игры. Он заговаривает, когда Адрия отшатывается, чувствуя, что даже на открытой парковке ей нужно больше воздуха и пространства. Чарли хмыкает:
– Он тебя обидел, Роудс? Позвал на свидание и не пришел?
Адрия заметно морщится, испытывая неподдельное отвращение. Весь этот цирк ей опостылел, все эти издевки уже застряли костью в горле, набили оскомину. И она не собирается принимать еще один глупый вызов, поэтому гаркает в праведной злости только:
– Спроси у своего поганого дружка, он ответит тебе честно!
Мартин наконец оживает. Его лицо пылает, горят в холодной серости глаз яростные огни. Он движется в сторону Адрии, и его голос взрывается грохочущим басом на всю парковку:
– Пошла к черту!