Адрия горько усмехается. Стоило ли ожидать иного? И она разворачивается, но не убегает, нет. Адрия Роудс гордо уходит, пока все сказанные слова жгут гортань, пока правда пылает внутри и собственная сила ощущается особенно ясно. Она уходит, не оборачиваясь на Мартина Лайла и его свору.
Но все внутри нее расходится сетью трещин.
Глава 23
Глубокий бас давит на виски, вибрирует где-то в легких и расходится рябью в пластиковом стаканчике с дурацким пойлом. Оглушительный хип-хоп из колонок сотрясает голову. Кто-то выкрутил громкость на максимум.
Мартин давно не различает ни музыки, ни слов – только эту непрерывную вибрацию, которая наполняет его, не оставляя свободного места. Места, чтобы подумать, оценить сегодняшний день, вспомнить, что обещал позвонить отцу после забега.
Впрочем, об этом он забывает намеренно.
Мартин сильнее вдавливает голову в спинку дивана, пытаясь избавиться от пульсации в голове, и отмахивается от девчонки, которая второй раз за последние пять минут лезет к нему с хмельными поцелуями.
– Не трогай меня, – гудит его голос, но вязнет в басу, теряется и исчезает. Девчонка не слышит и продолжает попытки, цепляя длинными ногтями ворот рубашки и оставляя на шее скользкие отпечатки губ.
Никто не обращает на них внимания – несколько десятков человек двигаются вокруг по хаотичным траекториям с мутными глазами. Кто-то качается в танце, с трудом стоя на ногах, кто-то рыскает по гостиной в поисках остатков алкоголя, а кто-то уже вырубается на кресле, несмотря на грохочущую музыку. В воздухе витает крепкий сигаретный дух, приторно-сладкое амбре пунша и кисловатый душок рвоты.
Вечеринка подходит к концу.
Девичьи пальцы путаются в пуговицах.
Мартину приходится рявкнуть громче, чтобы перекричать бас:
– Отвали, слышишь?!
Девчонка наконец понимает, что к чему. Она обиженно цокает, одергивает руку, хватает свой стаканчик и уходит прочь. Мартин даже не оглядывается ей вслед. Наклоняясь вперед, он усиленно трет виски, пытаясь избавиться от собственных мыслей, которые, несмотря на количество выпитого, постоянно всплывают вверх. После полуночи, когда тело уже проспиртовано настолько, что не пробежать – нет, даже не пройти по прямой и двадцати метров, – его голова все еще предательски работает, подкидывая воспоминания сегодняшнего дня.
Обрывки чужих фраз эхом звучат в голове:
«Ты боишься правды! Да ты боишься всех вокруг!»
Сотрясают все внутри вместе с басом:
«Потому что ты лицемер и трус, Мартин Лайл!»
Звенят воспоминаниями дней, которые были «до», пока не осталось только «после».