Тёмный посредник

22
18
20
22
24
26
28
30

Мартин сжимает голову до боли и закрывает глаза, ощущая новый приступ тупой яростной злости. В этой злости ни решения, ни выхода, ни спасения. Но в ней по-прежнему много Адрии Роудс.

Среди всех оскорблений, звучавших из ее уст, «трус» – не самое грубое, но самое болезненное, отсекающее все лишнее, оставляющее только кристально-чистый осадок. Правду.

Мартин знает, что она права. Он струсил. Сбросил балласт, словно ложь должна была спасти его, надуться спасательным кругом и помочь всплыть обратно на поверхность. На секунду он в это поверил. На секунду собственной трусости он и вправду подумал, что так нужно. Но все, что произошло потом – все, о чем она кричала на той парковке при свете дня и десятках свидетелей, – все это только потопило его, потянуло на дно стальными оковами.

И теперь, когда вместо кислорода в легких только злость, Мартин ненавидит ее за это. За честность. За правду. За то, что она, черт бы ее побрал, была права.

За то, что она унизила его при всех, обнажив сторону, которую Мартин так долго скрывал.

Никто не должен был знать, что он боится отца.

Никто не должен был задуматься о том, что Мартин Лайл – пустое место.

Теперь ему кажется, что об этом думают все. Что девчонка с длинными ногтями лезла к нему, чтобы в неудобный момент между пьяными поцелуями упрекнуть в слабости. Что пьяный пацан в углу комнаты стеклянным взглядом глядит на него осуждающе. Что приятели, которые хлопали его по плечу совсем недавно, презирают его. Что он больше ничего не значит. Как и говорил отец.

Если кто-то поверит Адрии Роудс, так и случится. Как плесень, эта мысль стремительно проникнет в умы окружающих, быстро разрастаясь: «Сегодня Мартин Лайл позволяет унижать себя девчонке, а что завтра?»

А завтра унизить его сможет каждый.

Мартин накрывает ладонями глаза и давит на глазницы до тех пор, пока в темноте не запляшут цветные мушки, пока тупой болью не отзовутся рецепторы.

Он не может проиграть. Не сейчас, не так, не ей.

Медленно откидываясь назад, Мартин проглатывает свою злость, позволяя ей сливаться с алкоголем, вибрировать в басах, растекаться по телу черной отравой. Позволяя злости решать за него, как она решала каждый раз, когда Мартин думал, что не справится. Он справлялся, и только благодаря этому оказался там, где должен был. На вершине.

Пока Адрия Роудс все не испортила.

Но Мартин уже знает, что делать. Доставая телефон, он уже чувствует подкатывающее к легким облегчение, возможность впервые за вечер сделать вдох свободно, так, чтобы он не звенел эхом обвинений.

В телефоне три пропущенных от отца и девять от матери, но не это сейчас заботит Мартина – только то, как вернуть себе репутацию человека, который не допустит унижений. Со всем остальным он разберется позже.

Пролистывая галерею, Мартин находит, что ищет. Сначала он думал, что будет забавно снять их, запомнить, как это было, как ощущался тот самый момент бури, пожар, агония. Потому что, когда на следующий день остаются только свежие ссадины на спине и пустота внутри, ты не помнишь – зачем? Почему?

Но сейчас он знает.

Мартин Лайл не проигрывает. И если какая-то горделивая девчонка бросила ему вызов, он сделает так, что слова этой девчонки не будут стоить и ломаного гроша.

И, сжимая в руках стаканчик, Мартин допивает до дна и нажимает «отправить».