Самозванка. Кромешник

22
18
20
22
24
26
28
30

Адалин, щурясь, покосился на восток. Среди горных кряжей, овеянный седыми облаками, залёг Граварос, скальный город Орлиного племени.

В стародавние времена, поминаемые современниками безо всякой охоты, долина Олвадарани заключила договор с пернатым народом. И постовые со стороны Волочан денно и нощно маячили в поднебесье, преданные клятве из чистого упрямства и вопреки здравому смыслу. Поскольку дивноокая Государыня уже, кажется, и думать забыла об их существовании.

Упырь мрачно сплюнул под копыта перешедшего на рысь Духа.

Навий народ, сидящий в долине, под защитой Поста и гор, точно девица в тереме или лиходей в порубе, не вызывал уважения. А договоры с колдунами и вовсе раздражали. Алмазная Лилия Ллакхара, тиран Миридика и Семи Ветров, Норт Адальхейн Эрвар ненавидел обитателей этих краёв. Охотно и радостно ловил их, пытал и сажал на пики. С чего вдруг Каменная Роза портовой девкой разлеглась пред этим господином, Адалин не понимал и всё угрюмей теребил ремень сбруи, игнорируя тревогу прядущего ушами жеребца.

«Власть — украшение умной головы и глухая повязка на дурной», — подумал Упырь сердито. И дурных голов в Совете делалось всё больше.

Коронный замок, Каменная Роза, сокровище лазурных гор, притягивал пустоголовых, как коровий труп — волков. Знать реяла над Чёрным Троном коршунами, стремясь урвать бенефиций пожирнее да пожёстче наподдать клювом ближнему. А синеглазая правительница, сиятельная Айрин Равнсварт, чью пагубную, злую красоту десятилетиями воспевали менестрели от Окуня до золотых степей, потворствовала той грызне. Ведь занятые потайной междоусобицей подданные так напоминали резных болванчиков на игровой доске. Упырь усмехнулся: болванчиков — и не всегда резных — надменные, раздутые от спеси Высшие напоминали и ему.

Пресыщенный как придворными околичностями, так и державным обществом, коронный прелагатай долг исполнял с ретивостью завзятого самоубийцы, годами пропадая в чужедальних странах. Лишь бы от призора Канцлера, мягких перин да одеяний златотканых подальше оставаться. Фамильное же гнездо — почти не перестроенный отцом, суровый Адалин, — Упырь посещал так же часто и так же охотно, как душегуб урядника. Или деревенский пастушок — известное на всю округу урочище с еретниками.

В Адалине хозяйствовал младший брат. Но малец как раз учился в Стударме, а имущество фамильное тем часом сберегали кастелян и челядь. И возможно, поместье уже рухнуло или готовилось к тому.

Фладэрик придержал воронка, размышляя, не наведаться ли в то гнездо, проверить пустодомок31. Немилость, постигшая Милэдона, стальным шипом засела в подреберье. Командир Прихоти покинул пост не случайно. Упырь подозревал, что мессир Тэрглофф, Канцлер Долины недоброй памяти и таковой же сути, примеривается и к нему. А значит, приспело времечко перетряхнуть и перепрятать учинённые в наследных землях тайники. Да и заканчивать с «окрестностью Олвадарани».

Но знаки, колдовство, что описал в тех свитках Валтар…

Просмотреть удалось лишь первые листы, и этого вполне хватило.

Неожиданно для самого себя Упырь потянул ремни упряжи, направив коня по третьему пути, не к Розе и не в Адалин. Налево, аккурат к одной из опрятных, недавно перестроенных крепостей, прикорнувших за сосновой рощей на берегу Багрянки среди садов и мирных пастбищ.

Состоятельные хозяева Благородных умудрялись на диво бестолково, потворствуя придворной моде, перестраивать фамильные владения. И превращали воинственные башни в нарядное безобразие на западный городской манер, что куда больше располагало к праздной созерцательности, чем к успешно выдержанной осаде.

Талайбрин Стрэлэнд, имевший при дворе титул Приказа и исполнявший — или симулировавший, — подле Величества функции сенешаля, одобрял паскудное поветрие обеими загребущими ручонками. А уж Тэрглофф и подавно от радости приплясывал, катам32 очередного «неугодного» сплавляя, да домен переименовывая. Так вышло с Кэрдзэнами, чьи владения после пожара и суда над единственным выжившим наследником тишком перешли Короне.

Ветряной Кряж, дымчатые горы, поросшие лесами, эмалево блестевшие потёками искристых ледников, громоздились над пушистыми сосновыми шапками. Лунный, иногда называемый лазурным из-за оттенка выступающих пород, тонул в серебре тумана и низких белых облаков. Розоватый под лучами солнца, неубиваемый тракт вновь запетлял среди расступавшихся стволов и обточенных холодными ветрами, памятных камней. Холодало. Фладэрик невидяще смотрел на рассечённую лиловыми тенями стёжку, размышляя, какая участь ожидала теперь род Милэдонов.

— Напрасно Белый Генрич домину перестроил, — пробормотал под нос Упырь, сминая жёсткие ремни упряжи бесчувственными, давно огрубевшими пальцами. — Напрасно.

Адалин и сам не знал, хорошая ли это идея — навещать опальное семейство. Вперёд его гнала тревога, въевшаяся застарелой грязью усталость и нежелание лицезреть двор.

В Розе, несмотря на всю её красу и гипнотическое очарование синеглазой Равнсварт, прекраснейшей из королев, Фладэрика одолевала смертная тоска. От вида ясновельможных физиономий, затхлости и ароматов злодеяния, преследовавших по пятам на крытых переходах. От призраков сложивших головы друзей и мёртвого отца.

Ропот быстроводной Багрянки, спешившей прочь из долины, возвестил о приближавшемся конце пути.

Адалин пожал плечами: он мог себе позволить праздную прогулку. И знал, чем оправдать её в глазах Гуинхаррэна и Тэрглоффа. Ведь Упырём его не за красивые глазки называли. Глазки тут были совершенно не при чём.