Самозванка. Кромешник

22
18
20
22
24
26
28
30

Объезжая рыже-бурый курган корнеплодов, Адалин обнаружил сломанную телегу, кокетливо притаившуюся за нарядной свалкой, деловито хрумкающих поклажей лошадей, бранившихся неопрятных сервов с верными мотыгами наголо и Альдэгерды, видимо, позабытой заботливыми родственничками в жутком передвижном кресле на припёке.

Драка затевалась именно тут, при активном участии вовсю костерившей нерадивых остолопов бабуси в бежевом чепце. Упырь фыркнул. Альдэгерда, судя по всему, и в лучшие годы не отличалась кротостью, а уж теперь, с лихвой насладившись жизнью, приобрела все черты хрестоматийной, прямо-таки записной упырицы. Даже несмотря на чепец. С богатым словарным запасом и недурственным воображением.

Внять мудрости веков собралась приличная толпа дворни.

Фладэрик, препоручив воронка заботам нервно косившего на оглушительную троицу конюха, тоже остановился посмотреть, а вернее, послушать, рассеянно перестёгивая пассовые ремешки да пояс с цепями подтягивая.

Альдэгерда, имевшая изначальное преимущество — несмотря на мотыги, «остолопы» явно робели перед свирепой хозяйкой, — как раз перешла к заковыристым, непристойным благопожеланиям родне всех присутствующих аж до седьмого колена. С подробностями. И Адалин молча мотал на воображаемый ус изрекаемое, против воли усмехаясь.

— Фладэрик? — несколько запыхавшийся, чуть не на глазах лиловеющий не то от изумления, не то от удушья Стэван, третий из сыновей Генрича, выскочил откуда-то из-за толпы прямо на Упыря и разом остолбенел, опуская кнут.

Судя по платью, вампир сам едва-едва соскочил с седла. И поездку перед тем имел не менее увлекательную, чем иронично кривящийся гостюшка. Так что пегая, хлопьями, грязюка покрывала подданного аж до осиянной льняными локонами макушки.

— А ты здесь… каким ветром?

— Попутным, — откликнулся Адалин, улыбаясь чуть отчётливее.

Почтенная старица приступила к подробному описанию особенностей физиологии провинившихся, чрезвычайно упирая на детали.

Стэван закашлялся, обронил кнут и взвыл сакраментальное:

— Бабушка!

Фладэрик, прикидывая, ждать ли приличествующего моменту обморока, осмотрительно посторонился. Стэван же чувств лишаться раздумал. Вместо этого, подобрав кнут, свирепо зарычал на ближайших зрителей и проворно сориентировал недогадливых. Отменно сквернословящую бабусю откатили в дом под немолчный аккомпанемент сварливых благопожеланий, «мотыгам» надавали по шеям, недожранную шустрыми лошадками репу на тележках потащили куда-то к хозяйственным постройкам в глубине.

Стэван, белобрысый, могучий, что твой дуб, и столь же сговорчивый, пользовался заслуженным, граничащим с паникой уважением. При таких плечах — и луженной глотке, от бабки унаследованной — трудно его не вызвать. Наконец, разогнав дворню, вампир снова обратил внимание на ухмылявшегося гостя, смиренно поджидавшего в тенёчке разросшегося в несколько стволов боярышника.

Пригладив бледные кудри, подданный попробовал изобразить на широкоскулой физиономии скромное подобие радушия, а то и радости. Ничуть не бывало. Выражение вышло до того натянутым, что и сам лицедей, прекрасно сообразив производимый эффект, махнул рукой. Насупился, подозрительно зыркнул исподлобья:

— Иди в дом, Адалин… Коль приехал.

Фладэрик, пока причин не понимая, лишь пожал плечами да, не переставая усмехаться, молча последовал за крепышом. Стэван, сопя звероящером, печатал шаг по камням, словно пятками гвозди заколачивал. Да ещё кнутовище гнул эдак… характерно. Упырь начал кое о чем догадываться. И догадки эти его совсем не обрадовали.

— Генрич ещё не вернулся, — сообщил подданный, пропуская гостя вперёд себя. — Будет к вечеру. Так ведь ты не к нему…

— Не к нему, — подтвердил Упырь, намётанным взглядом окидывая владение. Положительно, строили его, даже сочиняли, не без смекалки. Кажущаяся приветливая беззащитность на деле оборачивалась тяжкими, железом окованными последствиями, кои Фладэрик очень одобрял.

— Надолго к нам?