Самозванка. Кромешник

Часть 2. Крамола

Иду один, утратив правый путь,

В кругах подземных, как велит обычай,

Средь ужасов и мраков потонуть.

Поток несёт друзей и женщин трупы,

Кой-где мелькнёт молящий взор, иль грудь;

Пощады вопль, иль возглас нежный — скупо

Сорвётся с уст; здесь умерли слова;

Здесь стянута бессмысленно и тупо

Кольцом железной боли голова;

«Песнь Ада» А. Блок. 31 октября 1909.

Глава 1. Почтенное семейство

Милэдон, просторное владение, лакомый кусок в не слишком завлекательной топографии, сплошь изъеденной ледниками, вылизанной ветрами и загодя нелюбезной ко всему живому, от прочей сварливой упырьей долины отличалось ухоженностью.

Ленники души не чаяли в радетельном господине, а то и личную заинтересованность имели, чем иначе объяснить странное усердие?

Рощи, трепетно сберегаемые, скромные и опрятные вырубки-выработки, любовно расчищаемые, лазоревые, что мечта утопца, озёра, насколько знал Адалин, богатые рыбой и водоплавающей птицей даже сверх меры. Аж две собственных мельницы, обе исправные, пивоварня и пашня. Последнее — особенная редкость и повод гордиться, а заодно и опасаться набега завистливых соседей.

Выращивать что-либо, кроме царапучего, ядовитого бересклета и лебеды в здешних почвах казалось верхом безумия. А всё ж сноровистым хозяйственникам удавалось. И Князь весть каким образом. Ибо тощая супесь окрест изобиловала, разве что, камнями да рытвинами. Ну, и лесом, само собой. Да таким, что за годы упорной, ожесточённой борьбы за существование выработал непререкаемую устойчивость ко всем каверзам судьбины, вроде мороза, ураганов, подсечного земледелия и возможного конца света. Почему и рос с самозабвенностью замыта37. Да ещё отбиваться навострился.

Кроме сельскохозяйственной сметки и записной домовитости, старый Генрич отличался ещё и беспробудным гостеприимством. В поместье вечно торчали всевозможные не столь зажиточные кумушки, безземельная родня, далёкая, как щербатый месяц над горами, мутные соседские отпрыски и прозорливые министериалы38, приживальщики и свора вечно голодных динстманнов, портящих местных наследников гульбищами-охотами.

И само несметное семейство.

Младшие братья Одрич, Йонек, Дитуш и Эстэрварт, «тётушки» разных возрастов, от давно окостеневшей Альдэгерды, перемещаемой исключительно по праздникам благодарными потомками, до юной, розовощёкой Ингигерд, скакавшей по двору с шалопаями-правнуками старого Милэдона. Средний из четверых сыновей, Луксас, уже успел обзавестись не только детьми, но и внуками. И мелкий Уольрич с робким, угрюмым Генричем Вторым бодро марали в пыли нарядных деревянных коников.

Фладэрик, подъезжая к благолепному муравейнику, крепостным забором обнесённому, ожидал чего-то подобного, особенно умиляясь настежь растворённым воротам — в полторы пяди толщиной створка. Потому не удивился ни столпотворению, ни взопревшим, вечно торопящимся конюхам, ни гвалту, осенявшему замковый двор. Ведь так и должно выглядеть добротное родовое гнездо. Ну, разве что, поменьше воплей, звона, закипавшей на задах потасовки и, возможно, репы, горой сваленной аккурат посреди мощенного двора.