Самозванка. Кромешник

22
18
20
22
24
26
28
30

Физиономия старого вампира посквернела. Подданный сморщился, ровно палец калиткой прищемил, но всё же кивнул. Нехотя, через силу.

— До поры? — уточнил папаша, скрежеща клыками. Упырь прикрыл глаза, усмехаясь. Седой Хозяин умело выцеживал из речи существенное, а там, скрепя сердце, определял главное. — Ужель, прав Эстэрварт?

— Про молодость? — хмыкнул Адалин.

— Про… несогласие.

— А ты со всем согласен? — с деланным удивлением развёл руками Фладэрик. И перечислил навскидку: — Со спытками, к Благородному без зазрения применёнными, с приглядом бдительным, с доменами, по оговору отчуждаемыми. С монаршим произволом и благоглупостью. С растратами на двор и полным небрежением войсками. С тем, что наследников властительных семей то катам, то колдунам тишком скармливают. А «князепосланная госпожа», головушкой прихворав, отчизну радостно изнутри холерными нововведениями разрушает…

И всё же, мёд давал о себе знать. Фладэрик сердито скривил физиономию, растирая лоб, но продолжал:

— Пёс с ней, с «князепосланной». Тэрглофф — больная тварь, взалкавшая богатств, а пуще того, чужих мучений, что лично по Звонкой Лестнице вприпрыжку к узникам бегает да пытками упивается. Не удивлюсь, если удовлетворение от того получая. Как и Госпожа. — Лицо престарелого кровососа заметно вытянулось. А Упырь, не удержавшись, сплюнул. Развивать тему дальше не стоило.

Милэдон, и без того впечатлённый, выругался сквозь плотно стиснутые челюсти:

— Про то болтали прежде, но быстро сплетню задушили.

— Так я и душил, — припомнив, с ненавистью рассмеялся захмелевший Фладэрик.

Прелагатаю нежданно, при памятной скаредности судьбы на всякую милость, свезло нарваться в лице престарелого соплеменника на слушателя не только внимательного, но и, что немаловажно, солидарного. А заодно, уж совсем сказочный подарок, благородного.

Генрич неторопливо подошёл к ожесточённо вытаращившемуся в стену гостю. Важно поклонился, выразительно и веско супя брови да топорща фамильные усы:

— Благодарю за откровенность, Адалин. Я того не забуду. И сожалеть не заставлю. Твои намерения мне симпатичны, — старый вояка выглядел крайне серьёзно.

Упырь постарался не рассмеяться, понимая, что непрошенным, здорово смахивавшим на хмельную оплошность чистосердечием, обыкновенно не позволяемым, добился большего, чем смел бы рассчитывать, затевай беседу с умыслом. Если на то пошло, Белый Милэдон, со всем его бессчётным семейством, ордами гончаков и верных ленников, представлялся союзником не просто сносным, а даже неплохим. Если бы Упырь, конечно, намеревался втравить ни в чём не повинных хозяйчиков в сочиняемую мерзопакость.

— Доблесть старшего сына Тайдэрика отрадна и примечательна. И делает честь батюшке, да осияет благодатью посмертные пути его великая Жрица и милостивые Князья, — благословение упало в пустоту. Единственные Князья, в которых верил Фладэрик, указывали путешественникам дорогу на ночном небосклоне, а к путям посмертным не имели никакого отношения. — Милэдон к твоим услугам, Адалин. Но… — Старик чопорно пожевал губами, ещё взъерошив и без того густые брови. — Скажи по сердцу, правильно ли я понял твои намерения. Не хочешь ли ты, и впрямь, учинить смуту?

Фладэрик негромко фыркнул, вовремя смирив неподобающую моменту весёлость:

— Скажи по сердцу, Генрич, действительно ли ты хочешь знать ответ?

Милэдон понимающе кивнул:

— Разумная предосторожность. И достойная похвалы, — одобрил старый командир. — Но смута, буде таковая среди твоих замыслов, не станет ли для долины Олвадарани проклятьем бо́льшим, чем «благоглупости» и алчность вельмож? И думал ли ты об ужасах междоусобицы? О кровной мести Благородных? О том, как на руку война в Олвадарани Семи Ветрам?

Адалин, на протяжении всего степенного рассуждения сохранявший неподвижное выражение послушной физиономии, кивнул. Но, как выяснилось, Белый Милэдон ещё не закончил.