Самозванка. Кромешник

22
18
20
22
24
26
28
30

— Эти свитки, — начал Фладэрик, но взгляд, брошенный из-под веера ресниц, заставил вовремя прикусить язык.

— Я знаю, — прошептала Айрин. И подступила ещё на полшажка.

Фладэрик выжидающе нахмурился. Айрин Равнсварт, блистательная госпожа и повелительница, хозяйка коронного замка и всея долины, смотрела на прелагатая с очень странным выражением.

— Хорошо, что ты догадался прислать их мне, минуя и Гуинхаррэна, и Канцелярию. В последнее время верность обоих вызывает всё бо́льшие сомнения.

Адалин мысленно присвистнул: такого поворота он не ожидал. Благополучие Хэминда занимало Упыря мало. Но Эзра… Выходит, Корсак не зря обеспокоился.

— Моя королева, — Фладэрик пригнул голову.

Проникновенный взгляд монархини сверлил дыру в макушке. Кубло в кустах затихло — Дамы ожидали продолжения. Слышать нарочито-негромкой беседы они не могли, зато воображали вдосталь. Упырь показал вид, будто хочет забрать у Её Величества щипцы и невзначай коснулся бледных пальцев. На миг аккуратные брови наморщились, но руки Айрин не отняла.

— Тэрглофф обвиняет в измене одного из вас, — проронила Равнсварт сокровенным шёпотком. — Подозревает, что Второй Советник покрывает заговор. А ты… Впрочем, теперь я догадалась.

Кормить жутких бестий не хотелось до отвращения. Однако Фладэрик сделал над собой усилие, всё же швырнул в клетку очередного крысюка и лишь тогда отложил щипцы почти без видимой гадливости. Порфироносное совершенство отчётливо касалось его плечом и, помедлив, Адалин с удивившим его самого изяществом подставил руку. Айрин мягко, словно в танце, облокотилась и благодарно опустила невозможно-синие глаза.

— Чудовищно, но союз необходим нашей стране… — Нежный рот страдальчески искривился.

Фладэрик в который раз пожалел, что не прочёл всего свитка. И покладисто изобразил задумчивость. Тэрглофф, дрянь исполнительная, не в курсе. Но кто тогда? С кем Айрин это обсуждала? И обсуждала ли? Адалин намеренно расслабил сжавшиеся челюсти. Дивная Айрин, грустно опустив глаза, обмирала подле воплощением трепетной безысходности. И покаянно мяла затканный узорами подол свободной кистью. Ни дать, ни взять, добронравная девица на выданье, прелесть записной непорочности, хрупкая статуя чистоты.

— Я… понимаю, моя Королева, — сообщил Упырь. В узилище крикливые пернатые дрались над расклёванной подачкой. Воняло кровью и помётом.

— Нет, Адалин, — вдруг покачала головой правительница. Адалин исподволь накрыл пальцами хрупкую ладонь. Айрин бросила на подданного выверенный краткий взор из-под густых ресниц. — Фладэрик. Боюсь, ты и близко не представляешь, что происходит.

Упырь задумался.

Могли ли гоэтические ритуалы Семи Ветров так перепугать Её Величество? Магия Ллакхар, особенно эта её новая форма, перерождённая Наследником из древнего искусства времен Священных Повелителей и пращура-Эрвара, обывателям внушала граничившую с откровенной паникой тревогу. Поскольку отличалась хрестоматийной жутью, активно пользуя силы, благоразумно избегаемые чародеями ввиду полной неуправляемости оных. Иллюстрацией тому служила катастрофа Ллокхен.

Сколькими же подданными Адальхэйн с лёгким сердцем поступился, проверяя своё изобретение? И что за страсти из тех, что ждут, подобрались поближе, свободу предвкушая.

Те, что ждут…

— …этой силе нет равных, — прошептала Айрин, так что Фладэрик почти вздрогнул. Королева попала в яблочко. — Лишь южные горы могут помочь нам в борьбе с восточной угрозой.

Ни про какие восточные напасти Фладэрик прежде не слышал, а потому крепко призадумался. Чего именно могла так испугаться Айрин? Солнца? Мятежных стад степных крыс, кагалом ради пущей выразительности собравшихся? Вязов с ясенями Стародревья, что вдруг оседлостью прискучили и комли в поля навострили?

Алмазный цветик Миридика внушал куда большую тревогу.