Первый Феникс

22
18
20
22
24
26
28
30

Теперь голос звучал громче, ближе. Что-то было не так, что-то не сходилось. Нет, не голос, который был уже черт знает чей, хотя точно не Лизин. У Глеба ушло полминуты на то, чтобы понять, что сломалось в механизме этого замершего леса. Запах пропал. Полностью, весь – не только смрад, который до того усиливался с каждым шагом, но и запахи травы, сырости, цветов дикого шиповника.

– Красивый! – резкий визгливый вопль раздался прямо над ухом, ледяные скользкие губы скользнули по мочке уха.

«Коснулась. Правило нарушено», – мелькнуло у Глеба в голове.

– Я не успеваю за тобой, подожди, – вновь на отдалении зазвучал голос будто бы Лизы.

Только Лиза бы так не сказала – скорее дала бы пинка для ускорения. Что-то не так, зачем пытаться его замедлить? Все уже кончено, в чем смысл этих игр?

По пути к лесопарку их группа разделилась, и все шли на небольшой дистанции. Недовольные компанией друг друга полковник и генерал, не проронившие ни слова. Краев, Гадюка, улыбающийся во весь рот, и феникс, которая с опаской глядела на рядового, будто не до конца уверенная, что это он. Хотя на самом деле сомневалась в том, что понадобится ему теперь – когда он такой. Почти такой, каким был раньше.

И Глеб с Лизой. Они разговаривали – говорила в основном Лиза, которая никак не могла понять, отчего майор так переменился. Казалось, он решился на что-то, понял свою собственную – или чью-то еще – обреченность и неумело это скрывал. Или осознал что-то. Жалко, что нельзя просто залезть к нему в голову. Найти тот кусочек мозга, в котором заключен ответ, и проглотить.

Девушка рассказывала ему то, что знала сама о призраках. «Не шуми – услышат. Не говори – обманут. Не прикасайся – утащат». Правила нерушимы, исключений нет. Призраки цепляются за любую слабость, а схватив, не отпускают. Если призрак услышал тебя – он с тобой заговорит. Если заговорит, то заберет с собой. И научит обманывать души, фениксов и других призраков. Научит избегать тех, кто их видит, и особенно яростно скрести землю вокруг остальных.

Выходит, он пропал.

– Ты совсем меня не слушаешь… – раздался шуршащий женский голос над ухом. Кожу обдало горячим дыханием.

Через мгновение жар исчез, а долгий заливистый смех зазвучал уже с противоположной стороны. Он начинался звонким, девичьим, но вскоре все больше слышался хрип, пока он не занял все пространство, отведенное этому смеху. Еще через полминуты хриплый хохот вновь поднялся на несколько октав выше и стал похож на скрип заржавевших ворот.

А Глеб стоял, глядя перед собой, и пытался не моргать. Призрак так старается привлечь его внимание – зачем? Если только…

Глаза нестерпимо резало. Он моргнул. Ничего не случилось.

Он выдохнул, сжал челюсти и сделал шаг вперед. Еще раз повторив про себя правила, которые так упорно вбивала Лиза в его память. Он нашел единственный уступ, за который мог ухватиться, чтобы не упасть в разверзнувшуюся под собой пропасть. А там, на дне, которого не видно, ждет этот смех. Звучащий юно и заманчиво, но неспособный скрыть мерзость, из которой состоят призраки. Смех гнили, вранья и горя.

– Прекратите! – вопль пронзил воздух вокруг, разбив небо вдребезги.

– Слышишь?.. – шепот Обманщицы над ухом.

Лиза истошно кричала, срываясь на хрип, просила, чтобы ее отпустили, чтобы перестали делать то, что делали. В какой-то момент ее крик оборвался, и в почти полной тишине, прерываемой глухим плачем девушки, у которой не осталось сил на крик, она еле слышно назвала его имя.

Охотник до боли в костях боролся с необходимостью развернуться и побежать на голос, рвавший его на части. Бежать со всех ног, широкими прыжками преодолевая хитросплетения корней и пирамиды камней, построенных призраками. Вырвать ее из рук, посмевших причинить боль. Выжечь этих существ. Смотреть, как с гниющих мразей шматами соскальзывают прожженные куски кожи и мышц. Слушать, как они верещат своим ночным воплем, переходящим в хлюпанье умирающей нечисти. Выдавливать им глаза, вырывать челюсти. Заставить мучиться троекратно, потому что они посмели сотворить это с Лизой.

– Ох, заметил! – звонкая радость Обманщицы так сильно ударила по его сознанию, что он чуть не потерял равновесие.

Глебу казалось, что он уже обнимал плачущую Лизу и извинялся за то, что ей пришлось испытать все это. И за то, что он так долго бежал к ней. А он все еще тут, до сих пор не сдвинулся с места, почему-то сражающийся с этим желанием. Нет, не желанием. Необходимостью.