Кракены и ложь

Родители Зои только кивнули, и Зои заметила, что мама подавила вздох. Ну когда же АЗСС наконец от них отстанут?

Пелли медленно шествовала по траве к Птичнику, поворачивая голову туда-сюда – будто обозревала своё королевство (и приходила к выводу, что королевство у неё так себе). Перед тем как остальные дошли до купола, она обернулась и пронзительно уставилась на Канов.

– Должна признать, я заинтригована, – сказала она чванливо. – Где же он?

Родители Зои переглянулись.

– Что именно? – спросила мама.

Пелли лениво оглядела своё крыло, будто ответ ей был не так уж интересен.

– Мой мемориал, разумеется, – сказала она. – Вы ведь все думали, что я мертва. Уверена, вы возвели в мою честь какой-нибудь памятный монумент. Возможно, мраморное изваяние в виде меня? В полный размер, а то и вдвое больше? Что вы выбрали? Я бы, конечно же, сама про себя такого никогда не сказала, однако кое-кто отмечал, что в мраморе я бы смотрелась поистине восхитительно. Если статуя не слишком тяжёлая, можно перенести её к моему гнезду, чтобы я могла иногда на неё любоваться. Если, конечно, вас не затруднит. Такое приятное зрелище могло быть хоть чуточку отвлечь меня от переживаний после всех моих ужасных злоключений.

Зои закатила глаза. Папа кашлянул.

– Гм, – сказал он. – Знаешь, тут такое дело… Мы, в общем-то, не успели… соорудить в твою честь мемориал. Конечно же, мы бы сделали это в итоге, – быстро добавил он, увидев, как Пелли яростно смотрит на него. – Просто мы все были…

– Совершенно разбиты, – встряла мама Зои. – Просто вне себя от горя. Не успели пройти все стадии скорби. Ты наверняка понимаешь. Мы попросту не могли воздвигнуть… прекрасную мраморную статую… не примирившись полностью с тем, что тебя в самом деле больше нет.

– Хм… – протянула гусыня, явно недовольная ответом. – А мои похороны? Насколько они были трогательными? Кто читал надгробную речь? Надеюсь, кто-нибудь пел «О, благодать». Но, конечно, не эта дракониха, которая считает, что умеет петь. Я, разумеется, не берусь судить о чьих бы то ни было музыкальных талантах, но совершенно очевидно, что у неё они отсутствуют. Какие стихи вы читали? Уверена, вы не забыли, как я люблю Роберта Фроста. О, и надеюсь, феникса вы не приглашали. Ему и дела нет до того, жива я или мертва, да и красный цвет его перьев на скорбном мероприятии был бы совершенно не к месту. А на видео вы всё это записали?

«Да хоть кто-нибудь в мире хоть раз записывал на видео похороны?» – задумалась Зои.

– Этим… если честно, мы тоже не успели заняться, – признался отец Зои.

Пелли негодующе нахохлилась, и все перья у неё на груди встопорщились.

– ЧТО Ж, – проговорила она. – ЯСНО. ПОНЯТНО.

– Прости, – бормотнула мама Зои.

– НЕТ, ЧТО ВЫ! – выпалила Пелли. – В самом деле, с чего хоть кому-то оплакивать МОЮ смерть? Я ведь ВСЕГО ЛИШЬ ЖАЛКАЯ ГУСЫНЯ. На свете кроме меня ещё целых ОДИННАДЦАТЬ таких гусынь, а значит, я очень даже заменима. Кто-то, возможно, сказал бы, что мою обаятельнейшую личность заменить невозможно, но что эти глупцы вообще понимают, верно? И потом, наверняка вы МГНОВЕННО нашли бы новый источник прибыли, чтобы обеспечивать деятельность этого возмутительно затратного учреждения.

Зои поняла, что Пелли ещё много недель будет им это припоминать. А то и лет.

Мистер Кан открыл двери в Птичник, и Пелли ворвалась внутрь. Внутри было тепло и влажно. Она распростёрла крылья и громко загоготала. Один из алкионов сел на ветку сверху и разочарованно посмотрел на Канов, мол, ну неужели было так обязательно её возвращать?

– О, прошу, не беспокойтесь, не нужно приветственного комитета! – крикнула Пелли птицам, которые щебетали вокруг. – Я вовсе не хочу, чтобы вы утруждали себя лишь потому, что я была на волоске от смерти, меня жестоко похитили, а затем варварски притащили обратно сюда. Незачем интересоваться, всё ли со мной хорошо, нет, нет, прошу, порхайте себе дальше, будто ничего и не случилось.