Непьющий человек своей несгибаемой трезвостью способен разрушить общество любителей опрокинуть. Но именно он после кефира вдруг перегибается в талии, будто перебравший. Теперь офицер больше похож на труп, а не на птицу-падальщика.
— Проклятие…
— Язва? — участливо придвигаю к начальнику саквояж с походным набором лекарств, хотя прекрасно знаю истинную причину боли. Такую химию в кефире и здоровый человек не выдержит.
— Она! Зулус… ох, как режет… Вызови врача с обезболивающим.
Когда Лемке затихает, по самые гланды накачанный морфием, старшим в компании по линии Абвера становлюсь я.
— Герр унтершарфюрер! Позвольте спросить, подтверждена ли информация русского?
— Жду с минуты на минуту, ефрейтор. У вас сомнения?
— По поводу первого агента — нет. Но я знаю этот сорт людей. Он торговался со мной, предлагал процент, если помогу заключить сделку на выгодных условиях. Наконец, угрожал обвинить в шпионаже меня или кого-либо из моих близких.
— Подлец…
— Именно, герр унтершарфюрер. Но я не успел рассказать самое главное, пока Лемке не схватился за пузо.
— Интересно. Что же?
— Большевик намерен, взяв деньги, бежать в Англию.
Эсэсовец выстреливает нецензурную тираду, яркую, но неестественную, будто старательно заученными словами ругается школьница.
— В России все такие — рвачи? Ваш Чеботарев, часом, не еврей?
— Он не мой. И прошу больше не упоминать о миссии в России.
— Извините, — смущается Дитман. — Но что же вы предлагаете?
— То же, что сделал со мной Абвер по прибытии с холода в Германию. Прогулку в лес и интенсивный допрос.
— Но как мы его вывезем в Рейх через границу? Вы сумеете допросить… без явных следов?
Чтобы человек не напоминал свиную отбивную? Это не понадобится.
Рассказываю о своем недолгом опыте по пересечению границ. Как бы слабо они ни охранялись, пограничники проверяют документы, спрашивают пассажиров, просят открыть багажник. Ровно также суетились швейцарцы. Если Чеботарева заправить химией, как только что Лемке, возникнут неприятные вопросы… Нам нужно светиться перед полицией?