Курьер смерти

– Я очень рада это слышать. Давай чуть позже немного пообщаемся: ты, я и фрау Ширхольц, хорошо? Надолго мы тебя не задержим, обещаю.

Мальчик кивнул, хотя перспектива этого разговора совсем не радовала его. Фрау Ширхольц была консультантом по социальной педагогике, и благодаря своим прогулам он с ней уже познакомился. Она два раза вызывала его к себе и делала ему внушение. Впрочем, он готов был вытерпеть и еще одну такую беседу ради того, чтобы каждый день видеть светловолосую девочку.

Учитель физики был не так мил, как фрау Шрёдер. Мальчик еле высидел целых сорок пять минут унижений. Зато потом началась перемена – достаточно длинная. Наконец-то можно было выйти во двор.

Он увидел ее в маленькой группке болтающих и смеющихся девочек. Через каждые несколько минут она грациозно откидывала волосы за плечи.

Мальчик принялся ходить вокруг нее, как спутник вокруг Земли. Он не приближался к ней, но и не был так осторожен, как обычно, поэтому вскоре налетел на какого-то незнакомого парня, высокого и сильного. Тот воспринял случайное столкновение как провокацию и подозвал своих друзей. Дальнейшее развитие событий было предсказуемо. После первого толчка в грудь мальчик попятился и убрался бы подальше, если б ему позволили. Но нет, кольцо уже замкнулось и стало угрожающе сужаться, бежать было некуда. Пришлось снова приблизиться к рослому парню. Тот еще раз толкнул мальчика, требуя, чтобы он защищался.

– Ну давай, девиантный! Таких нищебродов, как ты, я ем на завтрак. Твой старик наконец склеил ласты от передоза? Поэтому ты сегодня здесь ошиваешься?

По опыту предыдущих школ мальчик хорошо знал тот механизм, который сейчас в нем заработал: если внутри что-то щелкнуло, то остановить себя уже не получится. Все вокруг перестало существовать, фокус восприятия перешел в макрорежим, при котором мальчик ничего не видел, кроме злорадной ухмылки своего обидчика…

Трое учителей еле разняли дерущихся. Рослому парню понадобилась медицинская помощь. Тот, кто сейчас потрогал бы пульс мальчика, ощутил бы на удивление ровный ритм. Он не был не в себе, когда набросился на того хама. Совсем наоборот: он находился в своем собственном, специально для таких случаев созданном мире, где не существовало ни стыда, ни раскаяния, ни (тем более) милосердия. Только разрушение. Он чувствовал, что уничтожил бы своего врага, если б ему не помешали.

Потом он сидел на жестком стуле перед учительской под строгими взглядами двух секретарш. Директор, классуха и социальная педагогичка совещались за закрытой дверью.

Потом фрау Шрёдер ввела его в кабинет. Еще один жесткий стул. Консилиум решал его судьбу, а он опять думал о светловолосой девочке с конного двора. Видела ли она, как он дрался? Он надеялся, что нет. Ему не хотелось, чтобы она его боялась. Ни в коем случае!

Педагоги говорили с ним по очереди и одновременно то требовательно, то с пониманием, то с угрозой. Несколько раз прозвучали слова «управление по делам молодежи» и «специнтернат», но он не осознавал их зловещего смысла, а просто сидел и стоически терпел.

Наконец его попросили уйти домой. Но фрау Шрёдер, которая так надеялась, что он в кои-то веки досидит в школе до конца учебного дня, категорически воспротивилась такому решению, и ему позволили вернуться в класс.

Однако на переменах его держали под наблюдением и из здания не выпускали. Оттого что он больше не мог видеть светловолосую девочку с конного двора, его ярость только возросла. Когда прозвенел звонок с последнего урока, мальчик вышел из школы, внутренне отравленный.

По пути домой он издалека заметил ее портфель. Сумка была восхитительного небесного цвета, который так гармонировал с золотистыми волосами. Следуя за этим мерцающим голубым пятном, как за путеводной звездой, мальчик вскоре заметил, что девочка идет на конный двор не самым прямым путем.

Куда она шла? О чем мечтала, чем интересовалась, что делала, когда ее никто не видел? Он хотел бы все это выяснить. Однажды она его заметит, и тогда он покажет, что понимает ее, как никто другой. У блондинистого хлыща не останется ни малейшего шанса. При этой мысли у мальчика подвело живот. Ему стало ясно, насколько это важно – по-настоящему знать человека. Вот он и его родители, к сожалению, совсем не знали друг друга. О чем думал отец? Почему кричал по ночам? Только ли из-за наркотиков или из-за воспоминаний о чем-то ужасном? Почему мама с папой так не похожи на других родителей? На эти вопросы у мальчика не было ответов. Он не сомневался только в одном: ни мать, ни отец никогда не изменятся и никогда не начнут по-настоящему замечать его.

Светловолосая девочка быстрой пружинящей походкой двигалась вдоль железнодорожной насыпи. Ее ножки в коротких шортах смыкались и размыкались, как лезвия ножниц, коса подпрыгивала. Какое нежное и мягкое создание! Она была похожа на фею, каким-то образом попавшую в этот жесткий, резкий и шумный мир.

Поскольку девочка ни разу не обернулась, он забыл об осторожности, осмелел и приблизился к ней. Ему показалось, что на расстоянии десяти метров он улавливает ее аромат.

Там, где насыпь пересекала деревенскую улицу, был узкий подземный переход, выложенный жженым кирпичом. Мальчик неплохо изучил местность и знал, что на другой стороне нет ничего, кроме полей, лугов и лесов. На конный двор эта дорога точно не вела.

Но девочка нырнула в переход и через несколько секунд вынырнула. Он тоже спустился и, скрытый кирпичной стеной, выглянул из-за угла. Сойдя с насыпи, девочка свернула на проселочную дорогу – прямую, как стрела.

Поскольку на этом пути ему негде было бы спрятаться, он подождал в туннеле. Над головой прогрохотал товарняк. Стены задрожали, со сводов посыпались мелкие камешки и пыль, пространство наполнилось оглушительным шумом. Только через пару минут после того, как поезд проехал, мальчик решился выйти из своего укрытия.