Опять загорелся ослепляющий свет. Если похититель сейчас проверит веревки, весь мучительный труд окажется напрасным. Чтобы привлечь к себе внимание, она закричала, насколько позволила повязка, стягивающая рот. Он подошел и снял тряпку. Снова нормально дышать – это показалось ей блаженством.
– Теперь ты будешь хорошо себя вести, Виола, свет моей жизни?
– Что произошло там, снаружи? – прохрипела она, пытаясь отвлечь его от своих веревок.
– Ничего. Какой-то жалкий тип забрел, но больше он нас не побеспокоит. У нас тут важные дела.
Он отошел к ярко горящему прожектору и стал возиться с чем-то, что лежало там, на столе. Когда глаза Виолы немного привыкли к свету, она об этом пожалела. Похититель шел к ней, держа в руке большие ножницы. Серебристые лезвия ярко сверкали. В отчаянии Виола еще раз попыталась развязать узел на запястьях.
– Пожалуйста… пожалуйста, не надо! – взмолилась она.
– Угомонись. Сиди тихо, а то тебе же будет хуже, чем должно быть.
Он встал сбоку и протянул руки к голове Виолы. Она рванулась в сторону, но он удержал ее, крепко схватив за волосы.
– Клянусь тебе: если не прекратишь, я покажу, на что способен.
И он начал стричь Виолу, а ей ничего не оставалось, кроме как сидеть, стиснув зубы и не шевелясь. Только так она могла продолжать развязывать веревки. Ножницы лязгали, пряди падали одна за другой. Она чувствовала это, но чувствовала и то, что узел на запястье потихоньку распускается.
Когда похититель, обработав одну сторону головы, подошел с затылка, она попыталась вырваться из его рук.
– Да перестань же наконец! – закричал он на нее. – Я сегодня не расположен играть. Еще раз дернешься – отрежу оба уха! Чик-чик, и готово! Это не шутка!
– Тупая свинья! – взорвалась Виола. – Подлый, трусливый засранец!
До сих пор она никогда и никого так не ругала. Даже Мариуса в худшей фазе. Она понимала: ярость, которая сейчас на нее нахлынула, – следствие тревоги и отчаяния. Ведь этот мерзавец мог что-то сделать с Биной!
– Я тебя предупреждал, – сказал он и, прежде чем Виола успела опомниться, отстриг ей мочку правого уха.
Это произошло так быстро, что она почувствовала боль как бы с опозданием, когда кровь уже потекла на плечо, а оттуда – на спину и руку.
Виола закричала, задергалась, запрыгала по полу вместе со стулом, и вдруг веревки на запястьях развязались. Получив возможность двигать руками, она, невзирая на боль в плече, принялась дико размахивать ими и почувствовала, как ударила его. Он вскрикнул, ножницы со звоном упали. Виола сделала еще одно мощное усилие, и стул опрокинулся набок вместе с ней. По-прежнему привязанная за щиколотки к деревянным ножкам, она стала искать взглядом ножницы, понимая: на то, чтобы высвободиться, времени нет. Надо попробовать добраться до него прямо так.
Среди срезанных прядей блеснула сталь. Вот они – ножницы! Кровь на лезвиях, кровь на полу…
Он стоял недалеко. Вернее, не стоял, а сидел на корточках, прижав руки к лицу. Между пальцами просачивались красные капли.
Свирепая радость умножила силы Виолы, и она, рванувшись, завладела ножницами. Только теперь он пошевелился. Отнял от лица правую руку и с ненавистью посмотрел на свою жертву одним глазом. Потом отнял левую и встал. Его движения были замедленны, из носа капала кровь.