Выскользнув в темноту, он тут же бесшумно закрыл приоткрытую дверь. Свет ему нужен не был, здесь он все знал на ощупь. Несколько быстрых шагов – и он уже в кустах. Из этого укрытия хорошо просматривался весь дом. В ладони приятно ощущалась рукоятка ножа. Чувствуя себя вооруженным, он решил сделать так, чтобы незваный гость больше его не тревожил. Деревья и кусты росли в этом месте сплошной стеной. Выскочив из засады, он одолеет незнакомца.
Интернет знает обо всем больше всех. Даже не выходя из дома, Ребекка без труда отыскала в Сети кое-какую информацию о Яне Ландау. Щелкнув на первую же ссылку, она ахнула: обанкротившаяся сеть видеосалонов называлась «Лайтхауз»[12].
«Свет моей жизни…
В годы расцвета своего бизнеса Ян Ландау владел сетью из двадцати двух пунктов в разных городах Северной Германии и собирался расширяться. Открыл четыре салона в Гессене и три в федеральной земле Северный Рейн-Вестфалия.
Гессен…
«Лайтхауз»…
Свет моей жизни…
Дом в Черных горах…
За всем этим стоял Ян Ландау, отец Ким!
Ребекка схватила телефон и стала звонить Йенсу, надеясь, что ему не угрожает опасность.
Сняв пистолет с предохранителя, комиссар пробирался вдоль пустующих конюшен медленно и очень осторожно, так чтобы не наступить на сухую ветку или на одну из крупных сосновых шишек, которые тут везде валялись. Через каждые несколько шагов он останавливался и прислушивался. Странный шум, похожий на чавканье, не исчезал, но делался то громче, то тише. Видимо, тот, кто издавал этот звук, не стоял на месте.
При въезде на территорию Йенс, вероятно, попал в объектив камеры, поэтому нельзя было исключать, что сейчас его пытаются заманить в ловушку. Другой на его месте, пожалуй, повернул бы к машине, вызвал коллег и ждал бы их приезда, но Йенс просто не мог так поступить. Если Виола находилась здесь, если у него был шанс освободить ее и тем самым довести дело до относительно благополучного завершения, то он не желал считаться ни с какой опасностью.
Правда, когда Йенс отделился от защищавшей его стены конюшни, ему все-таки стало немного не по себе, а услышав крик сыча где-то там, в черном лесу, он похолодел, но продолжал красться, скрываясь за кустами.
Глаза Йенса уже привыкли к темноте – по крайней мере, настолько, чтобы различать очертания предметов. Он то и дело напоминал себе: «Нельзя полностью концентрироваться на этом странном чавканье. Возможно, таким образом преступник просто отвлекает меня, а нападет откуда-нибудь с другой стороны». Рука, держащая пистолет, повлажнела.
В тот раз, когда ему пришлось пустить точно такое же оружие в ход, его ладони были сухими. Тогда он попал в ситуацию, которая потребовала решительных действий. Сейчас расклад был другой… Да и вообще все стало другим после того, как он впервые выстрелил в человека. Он выстрелит снова, если будет нужно, – в этом Йенс не сомневался. Но прежним он не останется. Тот раз уже что-то в нем изменил, а следующий изменит еще больше.
Странный звук внезапно усилился. Йенс застыл на месте. Кто издавал это чавканье? Человек? Комиссар поднял руку, держащую фонарь, но не нажал на кнопку. Не попробовать ли старый трюк, на который, честно говоря, давно никто не ведется?
Ощупав ближайший куст, он нашел достаточно прочную раздвоенную ветку и, положив фонарь на развилку, зажег его, а сам быстро отскочил вбок, в темноту. С этой точки проследил за потоком света, специально направленным в ту сторону, откуда шел звук.
Какое-то призрачное существо сверкнуло сощуренными глазами и исчезло. Раздался грохот, потом прежнее не то чавканье, не то щелканье. А в следующую секунду что-то мощное набросилось на Йенса.
Если б у Виолы было еще десять минут, она успела бы высвободиться, но их у нее не было.
Где-то хлопнула дверь. Как долго Виола оставалась одна? Полчаса? Час? Она не знала, да это и не играло никакой роли. Все равно времени не хватило. Если он сейчас вернется, это будет значить, что помощи ждать не от кого. Надо помогать себе самостоятельно. Виола задрала плечи и так вывернула запястья, чтобы пальцы достали до узла. Тело сопротивлялось такому насилию над собой, но она, игнорируя сильную боль, продолжала. Ради себя и ради Сабины. А потом он вернулся, и Виоле пришлось остановиться, чтобы он ее не раскусил.