Диана будто хотела что-то мгновенно ответить. Набрала в грудь воздуха, но осеклась и только закусила губу. Тёмно-синие радужки наполнил мягкий отголосок сочувствия, однако он не коробил. Марина вздохнула, поджимая губы.
Чувствуя лёгкий осадок горечи от того, что всё-таки призналась в своём маленьком страхе. Своей небольшой слабости. Неважно, что она была и так очевидна. Неважно, что Лисовская уже давно всё поняла самостоятельно.
Она, в первую очередь, призналась в этом самой себе. Теперь отнекиваться от чего-либо было уже поздно.
Диана опустила глаза и откинулась назад, поджимая губы. Обхватила ладонями кружку, над которой всё ещё поднимался едва заметный пар, и сделала глоток, гипнотизируя взглядом точку на стеклянной столешнице. Подбирала слова, а может просто молчала, обдумывая ситуацию.
Стало спокойнее, что ли. Марина не сразу заметила, что этот покой впитался не только в воздух маленькой светлой комнаты, но и оседал в ней самой. Она обрисовывала взглядом тонкие пальцы, обхватившие поблёскивающий от падающего света чёрный сосуд. Волосы, убранные в небрежный пучок на макушке, окрасились в рыжий у левого виска, которого ненавязчиво касались тёплые лучи.
Блики ложились и на острую скулу, однако недолго. Шатенка повернула голову, отчего поток света соскользнул с её лица вовсе, но тем не менее всё ещё касался волос. Поэтому их очертил маленький светлый контур прямо по краю, подобный ореолу.
– И что, будешь бояться влюбиться в него? Разве ты уже не влюбилась? – теперь голос звучал спокойнее и, на удивление, воспринимался легче. Марина даже почти не хотела уже всё отрицать. – Так нечего уже терять, понимаешь? Между вами что-то есть. Что-то большое. Не игнорируй это.
У неё и взгляд смягчился. Синие радужки потемнели на фоне яркого солнца, но в них чётко проглядывалось умиротворение. Такое же тёплое, как и этот свет.
Марина невольно улыбнулась. Они знали друг друга без малого семь лет.