Скажи

Марина преодолевала Дианину кухню полностью за пять небольших шагов. Затем она разворачивалась и шла эти же пять шагов обратно, попутно всплёскивая руками и сокрушаясь на Рембеза так сильно, как только позволяли собственные эмоции, и так уже бьющие через самый край.

Она не могла вспомнить, когда в последний раз ненавидела кого-нибудь так же сильно, как его. Особенно после того, что произошло этим днём. Она даже не смогла банально разрыдаться – возмущения в ней было больше, чем всех остальных чувств вместе взятых.

И, видимо, девушка всё-таки уже выплакала свою норму на сегодня.

Зато других эмоций было хоть отбавляй. Особенно негативных. Хотелось топать ногами, кричать, рвать волосы на голове, да что угодно, лишь бы избавиться от этого мерзкого скребущего ощущения в животе, будто кто-то или что-то царапало её изнутри, расчёсывая внутренние стенки чуть ли не до крови.

Это было невыносимо.

– Зачем он усложняет всё это? – вопросила в пространство девушка, а затем резко остановилась, разворачиваясь волчком, и вперила взгляд в Лисовскую, которая только тяжело вздохнула, подпирая подбородок ладонью.

Диана сразу поняла, что что-то не так. Хватило одного взгляда. Даже разговаривать не стала – поставила перед фактом: после учёбы они мигом идут к ней домой, и Марина сама рассказывает, что случилось. Марина согласилась, не раздумывая, и уже через двадцать минут после звонка, оповещающего, что учебный день окончен, они сидели в маленькой, но уютной кухне в квартире Лисовской.

Гейден была благодарна подруге за понимание и поддержку. К тому же, ей срочно требовались здравый рассудок и адекватное восприятие действительности, чтобы ещё раз обдумать произошедшее. Диана прекрасно могла помочь и с первым, и со вторым, и уж тем более с третьим.

– Он усложняет? – уточнила Лисовская, приподнимая брови. – Не вы ли оба?

Но всё-таки процесс здравого рассуждения иногда мог привести к раздражению. Как и сейчас. Марина отчётливо ощущала, что русло, в котором вдруг начал двигаться разговор, отчего-то малость действует на нервы.

Диана всегда ставила себе целью докопаться до самой сути. Марина же считала, что в этом случае необязательно было рыть так глубоко. Иначе ей снова придётся размышлять над теми вещами, которые она упорно отказывалась держать в своей голове.

– Я пытаюсь общаться нормально. Кажется, он этого и хотел, – процедила она, подходя к свободному стулу с мягкой обивкой цвета слоновой кости и тяжело опускаясь на него.

Чувствуя прямой взгляд подруги на коже левой щеки, из-за которого вдруг стал ощутим лёгкий зуд. Хотелось поднять руку и ногтями расчесать себе лицо, чтобы прекратить это далёкое, но неприятное ощущение, однако девушка сдержалась, упирая ладони в сиденье между своими бёдрами и склоняя голову. Несколько длинных прядок выпали из-за плеча к скулам, но и их убирать она не стала.

– А зачем? – спросила Диана, вынуждая Марину поднять на неё глаза. – Смысл какой? Уже, кажется, понятно, что просто общаться у вас не выйдет.

Зачем эта прямота? Зачем, когда Гейден уже вторую неделю изо всех сил пыталась убедить себя в обратном?

– Прекрасно выходило до этого, а сейчас что? – недовольно пробормотала она, ставя локоть на стол и упираясь виском в сжатый кулак.

Взгляд скользнул по светлым настенным ящикам, кряду выстроившимся на противоположной стене, и, минуя широкое окно, сквозь которое небольшую комнату затоплял яркий тёплый свет, коснулся пузатой чёрной кружки подруги. Напиток в ней ещё не остыл; от него витыми узорами поднимался пар.

– Не путай. До этого вы прекрасно делали такой вид, и всего-то.

Может, и так. Но что с того? Почему сейчас должно что-то меняться?

Марина глубоко вздохнула и выпрямилась, протягивая руку к своей кружке. Ладонь обожглась о горячую стенку, но отчего-то это ощущение показалось больше приятным, чем нет. Девушка поднесла сосуд ко рту и сделала небольшой глоток, расслабляясь уже через секунду. Чай оказался очень ароматным и, кажется, отдавал нотками мяты. Уголки губ самопроизвольно потянулись вверх; Марина обхватила кружку второй рукой и откинулась на мягкую спинку стула.