Наконец Воскресенский замолчал. Если бы он сделал это на две минуты раньше, я бы была ему искренне благодарна. И если бы он не вгонял меня в краску при каждом удобном случае — тоже.
Кажется, мы снова поменялись местами. Буквально пять минут назад я раздражала его своими убеждениями. Я видела, как нервно он сжимал челюсти. Так, что на секунду ожили желваки под чистой кожей, подсвеченной теплым солнечным светом. Успела заметить огонек недовольства в ясном взгляде.
Его разозлило, что мы имели совершенно разные точки зрения? И при этом совершенно не принимали позиции друг друга.
Да, меня тоже это не слишком радовало. Особенно неприятно было слушать Сашу, когда разговор зашел на тему отношений, но я старалась не думать об этом, правда. Старалась закрыть на ключ, запечатать, замуровать. По крайней мере, пока. Ведь у меня еще будет возможность обдумать наш разговор. Много возможностей.
Случилось ли сейчас что-то страшное? Нет.
Просто почему-то, когда я воскрешала в мыслях прозвучавшие сегодня слова, его и мои, в груди что-то больно сжималось.
— У меня есть вопрос! — внезапно объявил Воскресенский с какой-то странной торжественностью. Я скосила на него взгляд, ожидая какой-нибудь колкости или пошлости, которая снова разозлит меня или выбьет из колеи.
Но его вопрос оглушил.
— Ты до сих пор пишешь?
Я замерла на месте, не в силах сделать следующий шаг, глядя в спину Воскресенского, который продолжал идти. Лишь через несколько мгновений он понял, что я больше не иду рядом с ним, и обернулся на меня через плечо, тоже останавливаясь.
— Что? — растерянно переспросила я, как если бы могла ослышаться.
— Ну, свои стихи. — Его тон был такой непринужденный. — Ты до сих пор пишешь?
Он говорил об этом совершенно спокойно, а во мне уже успела разразиться и стихнуть маленькая буря, оставив после себя штиль и поднимающееся из-за горизонта мягкое, бледное солнце. Он помнит. Он правда помнит. Стоит и ждет от меня ответа, не понимая, что меня так удивило. Почему я так откровенно пялюсь на него.
Но ведь это так много для меня значило. Я писала стихи лет с одиннадцати, неумелые, забавные, детские, и с каждым годом мои уверенность и мастерство росли. Об этом знали только родители, близкие друзья и Саша. Однако для него мое хобби всегда было скорее просто фактом. Мол, здорово, пишет и пишет, пусть развлекается, раз так нравится. Он оставался равнодушен к стихам, но сейчас…
Сейчас он вдруг показал, что действительно интересовался этим. Ведь если бы не интересовался, то разве помнил бы о моем увлечении спустя столько лет?
— Да, пишу, — кивнула я, потихоньку приходя в себя. Я все еще волновалась и поэтому стискивала руки перед собой, закусив губу.
Саша мазнул по мне взглядом, заметив мои телодвижения, и кивнул головой в сторону, предлагая продолжить наш путь. Я вздохнула и нагнала его, поравнявшись с ним.
— Прочитай.
— Что? — снова переспросила я, как попугай. Но от шока соображать было затруднительно, и я провалилась в какую-то совершенно непонятную прострацию. А Сашу, кажется, это невероятно веселило.
— Прочитай, говорю, свои стихотворения, — улыбнулся он, приподнимая брови.
ebooksa