Я неохотно кивнул:
– Да, лорд король. Мы не в силах вести две войны сразу.
Зять встал:
– Тогда пойдем и унизимся перед больным ублюдком.
И мы отправились вверх по холму. Ирония в том, что нам пришлось подниматься, чтобы унизиться.
Ночной дождь смыл с улицы кровь у церкви Святой Эльфрит, куда мы накануне загнали двоих беглецов, а подручные городского рива убрали тела. На вершине холма звонил колокол, видимо созывая на витан. Вооруженные копьями стражники преградили крутую тропу ко дворцу и церкви, вынуждая нас пропустить кавалькаду. Всадников было человек пятьдесят-шестьдесят, все в кольчугах, шлемах и с копьями. Отряд направлялся к дворцу, и в середине его ехала повозка, запряженная парой крепких лошадей. Повозку, немногим больше простой крестьянской телеги, обтягивала синяя ткань. На подушках расположились священник, старуха и юная особа. Девушка с узким лицом и в облегающем чепце, под которым пряталась большая часть темных волос, была в богатых одеждах мрачных серых и черных тонов, с массивным серебряным крестом на груди. Выглядела она печальной. Повозка опасно накренилась на неровной дороге, и девица ухватилась за бортик, чтобы не упасть.
– Кто это? – поинтересовался у меня Сигтригр.
– Не знаю, – ответил я и не солгал, хотя это длинное печальное лицо показалось мне знакомым. Женщина посмотрела на меня и явно узнала, потом, подпрыгнув на очередной кочке, быстро отвела взгляд. Ей, похоже, с трудом удавалось сдержать слезы. Старшая спутница обняла молодую за плечи, а священник сказал что-то, видимо пытаясь утешить.
– Проклятье, ну и страшная она, – пробормотал Сигтригр. – На лошадь похожа.
– Ей холодно и грустно, – промолвил я.
– Ну, значит, она похожа на окоченевшую и несчастную лошадь.
Мы затопали за возком и его эскортом вверх по холму, прошли через арку, где у нас отобрали мечи, потом в большой зал. Здесь, под высокими балками, клубился дым от сырых поленьев. Столы были сдвинуты к одной стене, скамьи расставлены полукругом от огромного очага, лицом к помосту, где стояли пять кресел с высокими спинками, обтянутые дорогой алой материей. В зале собралось уже человек сто с лишним. Большинство рассаживалось, стараясь устроиться поближе к очагу, но некоторые стояли и переговаривались вполголоса. Все заметили, как мы вошли, узнали нас и стали перешептываться. Для основной массы мы казались причудливыми созданиями: язычники, персонажи из страшных снов, обретшие плоть.
– Где сядем? – спросил Сигтригр.
– Нигде, – ответил я. – Пока не время.
На скамьях располагалась знать трех королевств Эдуарда, и если Сигтригр усядется среди олдерменов, епископов и аббатов, это принизит его статус. Для королевских особ предназначался помост, но, хотя Сигтригр принадлежал к таковым, я не желал, чтобы он занял один из тронов, а потом был прилюдно прогнан с него. Ему доводилось присутствовать однажды на витане, в Хунтандуне, где он восседал на помосте с Эдуардом, но тогда он числился гостем Этельфлэд, а ей была присуща вежливость, в отличие от ее брата. Если Эдуард пожелает предоставить королю Нортумбрии почетное место, пусть предложит его сам, а если нет, то нам лучше постоять в задней части зала.
– Определился, что будешь говорить? – спросил я у зятя.
– Еще бы не определился. Ты ведь мне уже десять раз сказал. Или двадцать.
Он нервничал и злился, и я его не винил. Саксы обошлись с ним с презрением, унизили. В зал входили новые гости, и я заметил, что они поглядывают на Сигтригра с любопытством и предвкушением. Всю свою жизнь они участвовали в бесконечной войне между христианами и язычниками, и вот теперь последний языческий король стоит как проситель у задней стены тронного зала.
В главную дверь вошел Брунульф Торкельсон, западный сакс, которому я когда-то сохранил жизнь. Оставив Сигтригра в обществе Финана и верзилы Сварта, я направился к нему. Брунульф входил в число королевских стражников, и потому при нем были щит и копье. Сакс встретил меня тепло.
– Я слышал, что ты здесь, и надеялся повидаться. – Он помедлил немного, потом помрачнел. – Господин, знаю про твою дочь. Мои соболезнования.