Холодный огонь

– Ты женщина? – оборвал ее Бреннон, торопясь разрешить самое страшное противоречие.

Ведьма раздраженно цокнула языком:

– О Праматерь! И это все, что вас волнует? Ну пощупайте, если вас так разбирает!

Из-за огненной стены раздался свирепый и нетерпеливый рык пса. Он явно не оценил такую долгую паузу в их действиях. Ведьма метнулась к стене. Натан кое-как отцепился от ворот и с опаской приблизился к ней же.

– Как тебя зовут?

– Джен, – буркнула она, и у комиссара сразу возникло чувство, что ему врут.

– Не имя, а собачья кличка, – проворчал он.

Джен тронула стену пальцем, и в ней появилась прозрачная полоса.

Мертвецов осталось не больше десятка, но зато и пунцовое свечение окутывало их так плотно, что сквозь него виднелись лишь горящие красным глаза. Но все равно воняло крепко. Пес не подпускал ходячую падаль к дому и не давал ей отступить, расползтись по всей улице.

– Когда Лонгсдейл закончит? – спросил Бреннон.

– Не знаю.

– Но ты почувствуешь?

– Если я почувствую, – едко отозвалась Джен, – то ифрит тем более ощутит.

Комиссар поскреб бородку. Пока они втроем (он, пес и… ох, ладно…) отвлекали ифрита, консультант должен был выяснить, откуда нечисть управляет мертвецами. Правда, Бреннон опасался, что ифриту сейчас надоест ломиться в ворота силами дохлой своры и он лично заявится прямо в комнату Маргарет.

Упыри рассредоточились вокруг стены и в едином порыве бросились в огонь. Комиссар невольно отпрянул; ведьма зарычала так, что он вздрогнул, и вскинула руки. Вокруг нее полыхнул алый ореол. Ее глаза стали янтарно-золотистыми, в волосах и на руках затанцевали язычки пламени. Стена распалась на коконы, охватившие каждого упыря. Бреннон, непроизвольно стискивая саблю и револьвер, смотрел, как яростно борются живой огонь и мертвящий пунцовый свет, и ничего не мог сделать. Упыри, объятые пламенем, медленно качнулись вперед, а Джен, задрожав, опустилась на колено. Ее кожа была молочно-белой, почти прозрачной, и сквозь нее пробивался золотой свет, будто девушка сама превращалась в огонь.

«Боль и страдания», – вспомнилось комиссару; помедлив, он бросил револьвер и положил руку ей на плечо.

Его обожгло так, точно он сжал в горсти раскаленные угли. Ведьма вздохнула, замерла на миг, затем резко поднялась, шагнула вперед, к упырям, раскинув руки как для объятий. Пламя вокруг мертвецов взвилось к небу, и пунцовое свечение растаяло в настоящем огне. Когда он опал, на тротуаре остались только кучки пепла.

Джен погасла. От нее еще исходил жар, когда она взяла комиссара за рукав и склонилась над его обожженной ладонью, зашептала, задевая горячим дыханием ожог. Но через секунду боль притупилась, потом ушла; кожа, прожженная до мяса, стала затягиваться, и вскоре от ожога ничего не осталось.

– Я могла вас сожрать, – чуть слышно сказала ведьма. Ее янтарные глаза снова чернели, кожа наливалась бронзово-смуглым тоном. – Зачем?

– Так было надо, – пожал плечами Бреннон. – Для дела.