Но ведь в этом и смысл! Как говорится, жизнь — это лучшая месть. Для Пола уж точно. При этом он понимал, что затеял игру в гляделки, в которой ни за что не хотел моргнуть первым, с мертвой женщиной.
Пол огляделся. Единственными живыми существами, которых он увидел, оказались одинокий старик в дальнем конце кладбища и нелепый пудель, тявкавший у него за спиной. Даже издали было видно, что они не очень друг другу подходят. На мгновение Пол задумался, не была ли собака любимицей покойной жены? В любом случае пудель среди мертвых казался не очень уместным сгустком энергии. Возможно, его просто тревожит близость всех этих костей?
Пол вновь повернулся к надгробию.
— «Смиренный ангел»? — прочитал он. — Ты сама выбрала эту надпись, старая дура… От иронии ты была так же далека, как от сострадания.
Было время, когда Пол сам себе удивлялся — зачем он это делает? Зачем каждую неделю посещает могилу Фиделмы? Но сейчас он знает совершенно точно: чтобы наполнять себя гневом. Гнев поддерживал его, когда приходилось ходить по дому в трех свитерах, чтобы экономить на отоплении; или питаться просроченной едой почти каждый вечер; или шесть часов в неделю посещать полумертвых, чтобы доказать свою правоту одной давно скончавшейся ведьме. Джон Лайдон[18] был прав: гнев — это энергия. Пол не нуждался в одобрении и не нуждался в людях. Все, что ему было нужно, — это гнев.
Он стал читать свою еженедельную особую молитву:
— Ты могла помочь маме, но не помогла. Ты могла помочь мне, но не помогла. Ты решила, что будешь управлять моей жизнью из могилы? А вот хуй тебе!
Раньше он плевал на могилу после произнесения последних слов, но потом перестал. Ему показалось, что это действие только подтверждало то, что о нем думала сама Фиделма. «Выродок беспутной шалавы» — так она назвала его во время их второй и последней встречи. Он обсуждал этот случай с психиатром, к которому его направили. Психиатр, носивший ирокез, делавший его похожим на тощего белого Мистера Ти[19], объяснил Полу, что тот страдает острой боязнью одиночества. А потом Служба здравоохранения перевела мозгоправа в Лимерик. В отличие от своей двоюродной бабки, Пол не понаслышке знал, что такое ирония.
Пол развернулся на каблуках и пошел прочь — навстречу пронизывающему ноябрьскому ветру, но миновав два участка, остановился и вернулся назад.
— Ох, извини. Чуть не забыл, — сунув руку в карман, Пол вытащил два листка. — Глянь сюда, старая чокнутая сука: шесть часов и пять минут благотворительности — серьезное улучшение моих моральных устоев. Увидимся через неделю.
Он сунул листочки обратно в карман, потом нагнулся, взял венок и ушел.
Джанет Малкроун
1968–1998
Пол смотрел на пустое пространство под именем. Он экономил и копил в течение двух лет, чтобы приобрести для нее настоящий надгробный камень. Но когда дело дошло до установки, он не смог придумать надпись. Задача казалась слишком большой, слишком сложной, слишком непреодолимой. Как можно заключить целую жизнь в несколько слов?
Могилы на этом конце кладбища пребывали в заметно худшем состоянии. Но ухоженная могила матери выделялась на фоне остальных — в разной степени заросших сорняками. Прошлым летом он провел здесь целый день и прочистил весь ряд. Она бы точно это оценила. Надо бы повторить, когда заживет плечо.
— Привет, мам, я в порядке. Не обращай внимания на повязку, это просто… э-э… Трудно объяснить. Я вроде во что-то вляпался, но я разберусь. Со всем справлюсь. Я решил помочь медсестре, о которой упоминал пару недель назад, но ситуация стала немного… острой. Но со мной все в порядке. Во всяком случае лучше, чем с тем вторым парнем…
Пол стал думать, что сказать дальше. Он прекрасно сознавал, как глупо пытаться не расстроить мертвую женщину, но все же не мог заставить себя перейти к подробностям. Перед ним вновь мелькнуло улыбающееся лицо матери. По крайней мере он надеялся, что это именно она, поскольку у него не осталось ни единой ее фотографии. Он изо всех сил старался удержать ее в памяти, но ему казалось, что другие лица, другие улыбки и другие глаза проникают и загрязняют его воспоминания. Будучи подростком, он пытался научиться рисовать, но ни разу даже не приблизился к тому образу, который помнил. Заметив, что память стала напоминать рисунки, а не наоборот, он бросил это занятие. С тех пор каждую неделю он стоял здесь и пытался освежить постепенно тускнеющую картину.
Он больше не плакал, но не в том смысле, что ему стало легче. Это не было похоже на исцеление. Скорее на смерть. Второй из двух повторяющихся снов был чистым кошмаром. Пол просыпался в своей постели, и все вокруг выглядело совершенно обычным, пока он не скидывал с себя одеяло и не видел собственные пальцы ног, которые оказывались цвета серого гранита. Он пытался сдвинуть их с места, но не мог. А потом он моргал, и после пальцев точно такими же становились сами ноги. Протянув руку, он трогал их, и они были гладкими, как мрамор, и холодными, как лед. Отдернув руку, он замечал, что и кисть стала каменной. Окаменение постепенно распространялось по всему телу. Сон всегда заканчивался одинаково: ему отчаянно хотелось крикнуть, но не получалось вдохнуть. А потом он просыпался весь в поту.
Пол наклонился и осторожно положил пурпурный венок у основания надгробия.
— Увидимся на следующей неделе, мам.
ebooksa