Песнь призрачного леса

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ну же! Давай, торопись, пока тебя не сцапали копы, – подгоняет призрак, сам опускает ладонь на дуло и начинает разворачивать его в лицо Фрэнку.

Полицейские машины уже сворачивают на подъездную дорожку.

Вот что есть Зло – не какая-то нематериальная сила, не черти и не демоны, а Ненависть, столь могущественная, необъятная, всепоглощающая, что ради нее человек идет на смерть. Даже выбирает смерть. Не задумываясь, рискует жизнями жены и дочери. Мечтает увидеть, как пуля размозжит мозги родного брата. Жертвует всем.

И тут, словно в ответ на эти мысли, появляется Черный Человек и оплетает меня своей склизской пеленой, жадно чавкая, жрет мой страх и мою ярость. Голод его так ненасытен, что проглотит всю боль, все муки нашего мира – и ему все равно не хватит. Я бессильна, беззащитна против него. Хотя, подобно Джиму, рискнула бы всем, отдала бы все сокровища на свете, чтобы только сохранить папину скрипку. Самоё себя не пожалела бы.

– Дааа. Играаай, играаай, не останавливайся, – шипит, шепчет, злорадствуя и ликуя, Черный Человек.

И я играю, играю, выражая мелодией всю свою боль до капли.

Джим безжалостно выворачивает Фрэнку руки, и вот уже пистолет в считаных сантиметрах от покрытого испариной, искаженного страданием лица убийцы. Мускулы последнего дрожат от усилия отвести дуло в сторону. Что же так медлит полиция?!

Крепко-накрепко зажмурившись, жду выстрела, но вместо него слышу медово-вкрадчивый, перекатистый голос. Проникая в самой сердце, звучит он над самым ухом так близко, что, кажется, я ощущаю легкое покалывание щетины у себя на щеке. И не смею открыть глаза…

Шейди Гроув, ты сильней, чем ты думаешь. Сильнее Черного Человека. Сильнее своей печали. Сильнее, чем был я, дитя мое. Остановись, прерви музыку. Перестань играть, не то привяжешь себя к скрипке навсегда и попадешь к ней в вечное рабство.

Прости, я не говорил тебе правды, я знаю, больше у тебя нет причины доверять мне. Но скрипку эту создал я, создал всей силой моей ненависти и моей боли, всей скорби моего сердца. И из-за этой скрипки я потерял жизнь и все, что любил в ней. Я потерял тебя, и Джесса, и маму. Я потерял даже музыку, Дубравушка. Этой скрипке не нужно, чтоб на ней играли с душой. Она отнимает душу. Забирает из нее все хорошее, доброе и обращает его в боль, ненависть, ярость. Оторви смычок от струн, детка, пока всякая любовь и надежда не угасли в тебе. Пока ты не потеряла себя. Поспеши.

Его пальцы накрывает мою руку, и чувство это так знакомо, так привычно после стольких лет разлуки, что можно лишь ахнуть. Он не тянет меня за кисть, не заставляет, он сжимает ее и ждет. Ждет моего выбора.

Я опускаю смычок в тот самый миг, когда из ствола вырывается пуля, срезая последний аккорд «Оми Уайз». Фрэнк на полу. Из раны в плече сочится кровь. Джим исчез. Исчез и папа – если появлялся вообще.

В комнату гурьбой вбегают полицейские; кто-то отбрасывает носком ботинка пистолет подальше от раненого, кто-то бросается осматривать дом – нет ли тут других потенциальных угроз. Все целы, все живы – даже Фрэнк, который, громко стеная, продолжает браниться с духом брата:

– Я убил тебя, Джим, убил, прикончил, ухлопал. Все, с этим ты ничего не поделаешь. Я победил! Я отправил тебя на тот свет. Я отомстил!

Мама опрометью пересекает комнату и сжимает меня за плечи, чуть не расплющив Хани таким образом. Тетя Ина семенит за ней и зарывается носом мне в волосы. Мы спасены.

Ну а жалкие остатки земного существования Фрэнка безраздельно принадлежат теперь Джиму. Он никогда не освободится. Но и дух – тоже. Ненависть связала их неразрывным узлом.

Глава 29

Так, шаг за шагом, деталь за деталью, постепенно распутывается история Джимова убийства. Джесс и правда нашептал Фрэнку, что мой отчим спит с Марлен – тот, конечно, разозлился и жаждал крови. Собственно, он злился на Джима всегда, ежедневно и по любому поводу. Естественно, мой братец не предполагал тем самым направить Фрэнкову обиду, копившуюся много десятилетий, в смертельное русло, а также навлечь подозрение на себя. Не рассчитывал он и на угрозы вероломного шефа уничтожить всю нашу семью, если подлинная правда откроется. Конечно, не планировал и не рассчитывал – это же Джесс; безрассудство и эгоизм – его второе и третье имена.

Но сегодня его выпускают. Сегодня он вернется домой. Мама спрашивала, не желаю ли я заехать за ним в тюрягу, но получила решительный отказ. Хоть и приложила неимоверные, немыслимые усилия для его освобождения, я так на него зла, что едва в руках себя держу. Он не убивал Джима, нет. Но немалую роль в его умерщвлении сыграл. Его клевета стоила Хани отца, а маме мужа. Просто не представляю даже, как стану на него смотреть после всего, во что он нас вверг. А на что еще окажется способен – кто знает? Какие еще грехи остались сокрыты? Джим обмолвился, что его гибель на счету у Джесса уже вторая или что-то в таком роде. И я даже размышлять сейчас не в силах о папе и том, какое зло мог причинить ему совсем маленький тогда сын.

Хорошая новость одна: Фрэнка арестовали, жернова истинного правосудия потихоньку завертелись, все вздохнули спокойнее. Теперь я часто думаю: обернись все иначе, могли ли Фрэнк с Джимом помириться, оставить свои глупые свары, перепрыгнуть пропасть, разделившую их после смерти отца? Были ли у Джима шансы остаться в живых? Часть меня считает, что Джим заблуждался насчет собственного мотива оставаться рядом с Фрэнктом все эти годы. Он не дожидался на самом деле, когда тот покажет свое истинное лицо. Он хотел быть наказанным за смерть их отца и чтобы Фрэнк заставлял его страдать. Так же и Джесс предпочел молча сесть в тюрьму.