Бархатная лисица

Что это там в коридоре – лёгкий скрип половиц? Серен положила перо, на цыпочках подкралась к двери и выглянула наружу, но коридор казался пустым: картины и шкафы с посудой утопали в полумраке.

Девочка вернулась к столу. Вечерело. Комната уже почти погрузилась в темноту, камин не горел, а потому Серен не могла зажечь свечу. Она снова обмакнула перо в чернила. Кончик царапал бумагу, писать было трудно; буквы выходили неровными, из-под пера летели брызги и капали кляксы.

– Вот ведь морока, – пробормотала Серен, но закончила письмо:

Она добивается расположения Томоса, а на меня возводит напраслину. Вероятно, она даже хочет избавиться от меня, и ей это, скорее всего, удастся, потому что миссис Вильерс и леди Мэр по её наветам винят меня во всех смертных грехах. Пожалуйста, прилетай поскорее.

Твой искренний друг,

Серен Рис.

P. S. Я скучаю по тебе.

Девочка промокнула написанное и, аккуратно сложив письмо, нахмурилась: и что теперь с ним делать?

У неё ведь нет адреса!

От этой мысли она так расстроилась, что даже не услышала, как в оконное стекло стукнул крошечный камешек. Чуть позже стук повторился.

Серен подбежала и открыла створку окна. Внизу на гравиевой дорожке кто-то стоял – в сумерках трудно было разглядеть кто именно.

– Я слышал, что тебе не разрешают выходить из комнаты. Сочувствую! – прошептал знакомый голос.

– Ой, Гвин! – обрадовалась девочка.

– Ты правда сломала карусель?

– Конечно же, нет. Послушай, Гвин, мне надо отправить письмо так, чтобы никто об этом не узнал, особенно гувернантка.

– Хорошо. Бросай его сюда.

Серен повернулась в комнату и стала быстро соображать. Вроде бы брат Ворона Энох говорил, что повезёт его в Йорк к одному волшебнику, чтобы тот расколдовал птицу. Значит, если написать: «Англия, Йорк, мистеру Эноху», – письмо может дойти до адресата.

– Бросай скорее! – поторопил Гвин.

Серен написала адрес и запечатала послание. Затем она высунулась из окна, протянув руку, и в этот миг внезапный порыв ветра выхватил из её пальцев письмо.

– Нет! – крикнула девочка, но было уже поздно: ветер подхватил невесомый кусочек бумаги, поднял его в небо, и письмо, как огромный мотылёк, воспарило над садом.

– Лови его, Гвин! Лови!