— И они собираются ехать? — спросила Мира. — Не думаю, что их ожидают там большие блага.
— А вы бы ни за что не поехали? — еще раз спросила Зинаида Семеновна.
— Как видите, — ответила Мира, — я еду на Дальний Восток. Он мне ближе.
Зинаида Семеновна вдруг поднялась, запахнула на себе цветастый халат, подхватила полотенце, мыло, зубную щетку.
— Пойду умываться.
— Поторопитесь!
— А что?
— Скоро большая станция, закроют туалет!
Выйдя из купе, Зинаида Семеновна увидела Васю. Он читал на выдвижном стуле у окна.
— Бедный мальчик, — слегка коснулась она его белесого чуба, — ведь вы давно уже могли войти…
11. Все нормально
Экспресс шел по территории Еврейской автономной области. Позади остались ворота области — станция Облучье, где с высокой горы вокзал горделиво взирает на широко раскинувшиеся железнодорожные пути внизу. Проехали станцию Известковую с большим известковым заводом, который выглядел карликово-малым у подножия огромной заснеженной сопки. Промелькнули три дымящие трубы Теплоозерского цементного завода, исчезли вдали мраморные сопки за Бираканом.
До Биробиджана осталось ехать считанные часы.
У окна, где все эти дни привыкли видеть капитана Лаутина и Надю, девушка теперь стояла одна. Он сошел раньше. Она накинула на себя пальто и тоже выскочила на перрон. Широко улыбаясь, он подал ей руку, а она вдруг припала головой к его шинели и на миг ощутила у себя на волосах его ладонь. Ее душили слезы, и она ничего не могла сказать. Он, кажется, все понял…
— Не тушуйся, Надюха, — грубовато сказал он, — жизнь — штука серьезная. Держись!
Она некоторое время еще смотрела ему вслед, пока он уходил, затем вернулась в вагон. И вот она едет одна. Ехать осталось ей недолго. А жить?..
Она вошла в купе, где все еще было полно его живым дыханием. На книгу, которую так и не дочитала, — «Голубая моя планета» Германа Титова, — положила чистый листок.
«Натка, — писала она, — он сошел. Скоро вот будет третья станция без него…»
Шариковая ручка застыла над чистым листом. В глазах у Нади стояли слезы.
Вася читал на выдвижном стуле у окна. Он закрыл книгу, поднялся, выглянул в окно. Вдруг он почувствовал, что глаза у него становятся влажными, и сам удивился — отчего? Умер Обломов… Но тот и при жизни был мертвецом. И все же…