И добавил:
— На полном ходу!
Тут же спросил:
— Играете в шахматы?
— Нет.
— Жаль. У нас осталась неоконченная партия…
Он ушел к себе в вагон.
Вася постоял у окна, глядя в ту сторону, где в метельном вихре маячили огни Биробиджана. Затем он открыл дверь в купе. На своей постели, приклонив голову к вагонной стенке, сидела Зинаида Семеновна, и из ее больших, широко раскрытых серо-голубых глаз катились по бледным щекам крупные слезы.
Он опешил, не зная, оставаться ему или бежать.
— Что, — не меняя позы, спросила Зинаида Семеновна, — в первый раз видите, как плачет баба?
— Но вы…
— Что я? Думал, я только веселюсь и гуляю, да? Прожигаю жизнь! Эх, вы…
— Я вижу… — пытался Вася что-то сказать.
— Что вы, мужчины, можете видеть? На вершок вглубь, не более… А что помимо этого — не ваше дело…
— Я понимаю, — сказал Вася, — вам жаль Миру Ефимовну? Вы думаете, с ней может быть худо? Или с ребенком?..
Зинаида Семеновна улыбнулась:
— Ну и чудак же вы, Вася…
Она наклонилась к нему:
— Мира Ефимовна лежит теперь в светлой палате, вокруг нее врачи и сестры. Еще до полуночи на белоснежной простынке ей поднесут такого крикуна… «Жаль Миру Ефимовну»… Чудак!
У Зинаиды Семеновны вдруг скривились губы, и она закрыла лицо. Вася понял: она плакала из жалости к себе.