Свою большую, в крупных веснушках руку Лаутин положил на узенькое плечо девушки и повернул ее так, чтоб и она увидела.
— Здесь по-настоящему страшно! — вздрогнула Надя.
В вагоне опять уже было светло, а она все еще не могла отделаться от ощущения, что огромная гора, низко нависшая над мчащимся поездом, вот-вот рухнет и раздавит их… Как бы ища защиты, она по-детски приткнулась к мощному плечу Лаутина.
— Здесь по-настоящему страшно, — повторила она, — и, пожалуй, опаснее, чем лететь, не так ли?
— Почему же? — спросил он.
— В самолете вы ведь не рискуете, что такая вот горища вдруг свалится на вас?
— А самому свалиться на нее, вы думаете, слаще?
— Разве такое бывает? — спросила Надя.
— Если допускать, что может упасть гора, — рассмеялся он, — то с человеком это может случиться подавно…
— А с вами случалось?
— Ну, нет, а то как бы я теперь разговаривал с вами? С горами живу пока в мире. Скорее гляньте вверх, направо!
— Сосны! — воскликнула Надя.
— А гору узнали?
— Неужто та самая?
— Ну да.
— Не верится…
Поезд мчался уже довольно далеко от той горы, которая раньше своей грозной близостью так напугала девушку. Теперь гора темнела в отдалении, четко выделяясь на светлом фоне неба со всеми своими островерхими скалами. На самой высокой из них росли, три стройные сосны.
— Вы боялись, что гора упадет на нас, — сказал, смеясь, Лаутин, — а сосны вот — те не боятся.
Симоновой стало неловко, она хотела что-то сказать в свое оправдание, но в эту минуту поезд с внезапным грохотом надолго поглотил туннель и стало темно. А потом, когда туннель кончился и их снова залило ярким светом, в открытой двери восьмого купе они увидели Миру Ефимовну. Та стояла с полотенцем и мылом в руках. Не успели они с ней поздороваться, как новый туннель сомкнул над поездом свою темную пасть.
— Мира Ефимовна, не ходите! — крикнула в темноте Надя.