Испорченная реальность

Хуже всего было вечером, когда я просил ее руки — в Сиднее. Мы встречались уже какое-то время, и мир без Карен (не особо отличающийся от этого) казался мне блеклым. Мрачным. Я понял, что у меня осталось два варианта: пляска в петле и то, что пугало ничуть не меньше. Я собрал все свои гроши (ладно, в Австралии нет грошей, не в этом суть), пригласил Карен на роскошный ужин в «Маленькую улитку»[34] (да, мы заказали эскарго[35], а еще жареного на гриле кенгуру) и во время десерта из профитролей[36] и мусса попросил ее руки. Сделал это как должно, стоя на колене, и сначала спросил бы ее отца, если бы он был жив.

Я еще никогда так не нервничал. Это было счастливейшее мгновение моей жизни.

Будут и другие. Я отказываюсь опускать руки.

И все же ужасно, ужасно тревожусь — настолько, что цитирую По, думаю о воронах и павших во прах домах. Он всегда писал о безумии, а я уже на краю. Если честно, болтаюсь над пропастью, держусь одной рукой, а пальцы соскальзывают.

Когда Дайю уходила, надев золотистую маску, она обещала быстро вернуться. Удар сердца кажется часом, минута — месяцем, мы приближаемся к следующему сдвигу, когда бы он ни был. Я боюсь этого, думаю об Антонио Феррари и его словах насчет того, что моя жизнь стерта и может быть совершенно утрачена, когда ластик снова скользнет по странице.

Я пытаюсь не думать о том, что Дайю ушла и, даже сильнее, что она еще не вернулась.

Когда дверь открывается, я едва удерживаюсь от того, чтобы вскочить на ноги, но это другой призрак. Я его раньше не видел. Он высокий, мускулистый, с приклеенной серой усмешкой. Кажется, ему хочется сожрать меня, а не болтать. Он открывает рот, полный заостренных зубов, и это впечатление усиливается.

— Тебя зовут.

— Кто?

Призрак фыркает. Поигрывает кулаками. Он не желает отвечать. Это единственное предупреждение, и лучше бы мне подчиниться. Я встаю, сам, и иду за ним в главную пещеру.

Боже, нет!

Сперва они не узнают меня. Вокруг них волнуется серое море, между нами — тени и костер. Я не вижу ни следа Дайю.

Руки связаны у них за спиной, они обе на коленях, а позади стоит невысокий и коренастый лидер призраков. Его руки — у них на головах.

Я никогда не видел Анну Гордон такой испуганной. Она кажется мне девчонкой из фильма ужасов — глаза такие огромные, что лицо вот-вот треснет, мечутся по сторонам. Из носа течет кровь. Лоб и щека в грязи.

Ворона держится лучше, словно этого и ожидала. Одаривает меня быстрым взглядом.

— Ты изменился, Кевин, — говорит она.

Я делаю шаг вперед — пытаюсь, но огромный мужик-провожатый кладет руку мне на плечо.

— Так много скорби, — говорит она, обращаясь ко мне или ко всем сразу. — Но меня удивляют стыд, вина, страх и злорадство. Это место — сточная канава, Кевин, и ты заражен.

— Я...

Она качает головой: