Я, конечно, никоим образом, не хочу сказать, что это письмо выражает представления всего молодого поколения Советского Союза. Но наблюдения и публикация подобных писем показывают, как серьезно советские лидеры воспринимают эту проблему.
Мы, на Западе, конечно, не должны этому удивляться. Мы сталкиваемся с теми же проблемами юношеской преступности и юношеской безнравственности, причем эти явления имеют ту же самую причину. Материализм, превалирующий в нашей системе, как и в Советском Союзе, разъедает чувство смысла жизни у молодого поколения и ведет к цинизму. Ни религия, ни гуманистические учения, ни марксистская идеология не станут достаточно сильными противоядиями, если не произойдут фундаментальные изменения во всем обществе в целом.
Именно из-за того, что идеология не является синонимом лжи, из-за того, что русские, как и мы, не осознают реальность, завуалированную сознательной идеологией, мы не можем ожидать, что они захотят (или смогут) сказать нам, как бы в сторону, что «на самом деле мы вовсе не имеем в виду то, что говорим, все это предназначено для внешнего употребления, для сохранения власти над народными умами». Возможно, найдутся циники, которые на самом деле так думают; но сама суть и природа идеологии состоит в том, что она обманывает не только других, но и тех, кто ее использует. Единственный способ понять, что есть реальность, а что есть идеология, – это анализировать действия, а не принимать слова за факты. Если я вижу, что отец жестоко относится к своему сыну, потому что считает, что его отцовский долг заключается в обучении сына добродетели, то я не сделаю такую глупость, как спрашивать отца о его мотивах; вместо этого я исследую его целостную личность, проанализирую другие его действия, его невербальные поступки и только тогда смогу прийти к оценке его осознанных намерений и сравнить их с его реальной мотивацией.
Но вернемся к Советскому Союзу. Итак, в чем заключается его идеология? Это марксизм в его самой грубой форме: развитие человека связано с развитием производительных сил. С развитием производительных сил, техники, способа производства человек развивает свои способности, но при этом формируются классы, которые вступают между собой в антагонистические отношения, и сила этого антагонизма нарастает. Развитие новых производительных сил тормозится старой социальной организацией и классовой структурой общества. Если противоречия становятся достаточно сильными, то старая социальная организация меняется, для того чтобы полнее соответствовать развитию производительных сил. Эволюция человечества носит прогрессивный, восходящий характер; человек и его господство над природой развиваются синхронно и непрестанно. Капитализм есть наиболее высокоразвитая система экономической и социальной организации, но частная собственность на средства производства сдерживает полноценное развитие производительных сил и, следовательно, мешает полному удовлетворению потребностей всех людей. Социализм, национализация средств производства плюс планирование освобождает экономику от пут капитализма; социализм освобождает человека, упраздняет классы и в конечном итоге самое государство. В настоящем государство пока необходимо для защиты социализма от нападений извне, но в Советском Союзе уже построено бесклассовое социалистическое общество. Капитализм, по-прежнему раздираемый своими внутренними противоречиями, когда-нибудь усвоит социалистическую систему, отчасти из-за неспособности справиться со своими собственными противоречиями, отчасти из-за примера социалистических стран, который окажется столь убедительным, что все страны захотят построить у себя социализм. В конечном счете весь мир окажется социалистическим, и это станет базой для всеобщего мира и полной реализации всех возможностей человека.
Таков вкратце советский катехизис, являющий собой смесь идеологии и теории.
Сначала скажем несколько слов о
Мы на Западе все еще мыслим в категориях, отчасти религиозных, отчасти политико-философских. Русские, со своей стороны, приняли новую систему отсчета – социально-экономическую теорию истории, которая, по их мнению, является марксизмом. Весь мир рассматривается с точки зрения этой теории, а все аргументы и нападки выражаются в ее понятиях и терминах. Западному наблюдателю, для которого такие теории, в лучшем случае, являются предметом интереса нескольких университетских профессоров, трудно понять, что русские все время говорят на языке классовой борьбы, конфликта с капитализмом и победы коммунизма. Западный человек предполагает, что этот язык представляет собой агрессивную и активную попытку совратить мир. Полезно в этой связи напомнить, что согласно нашей религиозной идеологии христиане, например, верят в то, что со временем все люди уверуют в истинного Бога и т. д., но это вовсе не значит, что мы все ежеминутно собираемся обращать в свою веру язычников. Просто, учитывая нашу главную систему отсчета, мы выражаем наши идеи определенными понятиями, а русские, согласно своей системе отсчета, выражают их по-другому.
Как я указывал выше, советское мышление по своей природе эволюционно; это означает, что главным фактором человеческой эволюции считается развитие производительных сил и переход от одних социальных систем к другим, более высокоразвитым. Этот взгляд не является идеологическим в том смысле, в каком я использую термин «идеология», это способ, каким советские лидеры трактуют историю, следуя вульгарной форме марксистской исторической теории. Эту доктрину можно считать идеологической лишь в негативном смысле, так как советские вожди не используют эту теорию для анализа своей собственной системы. (Такой марксистский анализ немедленно обнажил бы фиктивный характер советской идеологии.) Однако для большинства западных наблюдателей сама эта теория дает поводы к серьезным недоразумениям. Когда коммунистический катехизис утверждает, что «коммунизм восторжествует во всем мире», или когда Хрущев говорит: «Мы вас похороним», то эти высказывания надо понимать в рамках коммунистической исторической теории, согласно которой следующей стадией эволюции будет коммунизм, но они не подразумевают, что Советский Союз желает сделать это силой или путем подрывной деятельности.
Важно понимать двойственность марксистской теории. Эта теория утверждает, что исторические перемены происходят, когда экономическое развитие делает их возможными и необходимыми. Этот аспект теории положен в основу социал-реформистов Европы, таких как Бернштейн и другие. Эти социалисты верят в «окончательную победу» социализма, но постулируют, что рабочий класс не должен и не может подталкивать события. Эти социалисты считают, что капитализм должен пройти все необходимые фазы развития и в какой-то, неизвестный пока, момент сам собой трансформируется в социализм. Взгляд самого Маркса не был таким детерминистским и пассивным. Несмотря на то что он тоже считал, что социализм может наступить только тогда, когда для него созреют экономические условия, он все же был уверен, что рабочий класс и социалистические партии, за которые в тот момент будет большинство, должны принять и примут активное участие в защите новой системы от всех враждебных атак со стороны прежних правящих групп. Позиция Ленина отклонялась от позиции Маркса в том, что он заменил рабочий класс его авангардом и больше уповал на эффективность силы, особенно в России, которая еще не пережила буржуазной революции. Я хочу особо подчеркнуть, что марксистская цель окончательной победы социализма была общей как для пассивных социал-реформистов, так и для Ленина. Сама формула – «окончательная победа коммунизма» – служит историческим пророчеством и прекрасно вписывается в эволюционную, неагрессивную политику, проводимую Хрущевым.
Тем, кто считает, будто целью Хрущева является «мировая революция», было бы полезно спросить себя, что они понимают под словом «революция». Конечно, это слово можно использовать в разных значениях, из которых самое употребительное – «полное и насильственное изменение существующего правления». В таком случае революционерами были Гитлер, Муссолини и Франко. Но если использовать эту концепцию в более специфическом смысле, а именно как «свержение существующего режима угнетения народными массами», то ни одну из вышеперечисленных персон уже невозможно будет назвать «революционером». На самом деле именно последнее значение обычно принято на Западе. Когда мы говорим об английской, французской или американской революции, мы имеем в виду революции «снизу», а не «сверху», народное выступление против авторитарной системы, а не захват власти авторитарной группировкой.
Именно в этом смысле Маркс и Энгельс употребляли термин «революция», и именно в этом смысле, как казалось Ленину, он начинал свою революцию. Он был убежден, что авангард выражал интересы и волю подавляющего большинства населения, даже несмотря на то, что система, которую он создал, перестала быть выражением народной воли. Однако «победы» коммунизма в Польше, Венгрии и других странах Восточной Европы, не были «революциями»; они явились результатом русского вторжения. Ни Сталин, ни Хрущев не являются революционерами, они – лидеры консервативной, бюрократической системы, само существование которой зиждется на непререкаемом уважении к власти.
Наивно не замечать связь и сходство между авторитарно-иерархическим характером системы и тем фактом, что лидеры такой системы просто не могут быть «революционерами». Ни Дизраэли, ни Бисмарк не были революционерами, несмотря на то что произвели большие изменения в Европе и создали большие преимущества для своих стран; не был революционером и Наполеон, несмотря на то, что он использовал идеологию французской революции. И хотя Хрущев не является революционером, его вера в превосходство коммунизма вполне искренняя. Для него, как, вероятно, и для среднего русского, коммунизм и социализм не столько гуманистическая система,
Возвращаясь к идеологически-ритуальной части советского катехизиса, хочу выделить еще несколько пунктов. В любой системе, которая подменяет реальность ритуальной идеологией, приверженность правильной идеологии становится доказательством лояльности. С тех пор как русские превратили свои идеи в ритуал, они просто вынуждены настаивать на «священности» или, как они сами это называют, на «правильности» своих идеологических формул, а с тех пор как власть Хрущева стала основываться на легитимности наследования обожествленных идолов Маркса и Ленина, они должны еще настаивать на нерушимой преемственности идеологии от Маркса до Хрущева. В результате мы имеем бесконечное повторение «правильной» формулы, а все новые идеи могут выражаться только легкими изменениями слов или смещением акцентов внутри рамок идеологии. Этот метод хорошо известен историкам религии. Изменения, приводившие к большим сдвигам, выражались небольшими поправками, не менявшими основную доктрину и едва заметными для непосвященных. Вот более специфический пример: официальная доктрина Римско-католической церкви, которая считает протестантизм ересью, так и не была формально отменена после ее принятия в XVI веке. Тем не менее никому не придет в голову утверждать, будто католическая церковь всерьез желает истребить или обратить в католическую веру всех протестантов. Отказавшись от своей позиции времен религиозных войн XVII столетия, католическая церковь приняла решение о сосуществовании, не меняя при этом своей официальной доктрины. Как мы видели во время недавно прошедшей президентской кампании, лишь немногие твердолобые боялись, что избрание католика в президенты является попыткой Ватикана подорвать Соединенные Штаты.
Превращение идеологии в ритуал приводит не только к тому, что ее фразеология становится священной, но и к тому, что она начинает использоваться для управления умами людей и направления их действий в нужное русло. Разница между религиозной догмой и коммунистической идеологией в том, что сущность первой составляют теологические утверждения, а сущность второй – то, что прежде считали всего лишь социологической или исторической теорией. Тем не менее в том, что касается массового воздействия, политическая идеология нуждается в таких моральных обертонах, как «добро», «зло», «священное» или «проклятое». В советской идеологии символами власти тьмы служат «капитализм» или «империализм», а «коммунизм» олицетворяет силы света; псевдорелигиозный взгляд рисует картину вселенской битвы между двумя этими силами, битвы Ахурамазды и Ахримана[134], Христа и Антихриста. Мы на Западе придаем точно такой же смысл нашей идеологии, которая представляет собой лишь опрокинутое отражение русской.
Подведем итог: Советский Союз является режимом консервативного государственного менеджеризма, использующим революционную идеологию. Для оценки его внешней политики важны социальная и политическая структура, а не идеология. Хрущевский режим заинтересован в развитии своей системы; бюрократия, управляющая Советским Союзом, разрастается и обеспечивает хорошую жизнь себе, своим детям и в конечном итоге остальному населению. Хрущев не верит в возможность революции на Западе и не желает ее; более того, она не нужна ему для развития своей системы. То, что Хрущеву нужно, – это мир, ослабление бремени гонки вооружений и неограниченный контроль над собственным населением.
Свойственное нам искажение реальности заключается в том, что мы
V. Китайская проблема
Будущий историк может, вероятно, решить, что самым выдающимся событием XX века стала китайская революция. Эта революция отмечает решительный поворот исторического тренда, господствовавшего на протяжении нескольких сотен лет. Китай так же как и другие страны Азии и Африки подвергался сильному политическому угнетению и экономической эксплуатации со стороны могущественных европейских держав; теперь Китай не только претендует на роль «великой державы» – он строит свою индустрию, хотя и ценой насилия над человеческой индивидуальностью и тяжелых материальных жертв, к которым принуждают крестьян – основную массу китайского населения.
Китайская революция имеет такое большое историческое значение, потому что представляет в данный момент самым отчетливый пример всемирного движения, а именно колониальной революции. Развивающиеся страны Азии, Африки и Латинской Америки – «новый мир» XX века – имеют общие черты, которые можно выразить формулой: национализм (политическая независимость) плюс индустриализация. Стремление к быстрой индустриализации является в большой мере стремлением, мотивированным экономически, но не только. Здесь присутствует и психологическая составляющая; индустриализация так долго была привилегией западных стран – символом их власти, что промышленная независимость стала целью колониальных стран и по психологическим причинам.
С точки зрения истории китайская революция знаменует конец западного колониализма и начало индустриализации во всем остальном мире. В то время как большинство других слаборазвитых стран разделяет цели Китая, решающее значение имеет вопрос о том, будут ли китайские методы усвоены в будущем этими странами.
ebooksa