Да победит разум!

После 1946 года отношения между Востоком и Западом начали охладевать. Запад разоружился и весьма подозрительно относился к агрессивным советским планам относительно всего западного мира, когда Сталин в нарушение ялтинских соглашений установил вассальные режимы в Польше, Венгрии, Румынии и Болгарии. Черчилль в своей фултонской речи озвучил западное понимание происходящего, и Сталин, очевидно, воспринял это заявление как призрак формирования нового союза западных стран, направленного против Советского Союза. Этот страх перед западным союзом против Советов всегда занимал Сталина. Это ни в коем случае не было тактической уловкой, как не было и совершенной фантастикой, хотя в 1946 году этот страх был слишком большим для имевшего места фактического положения вещей. С другой стороны, Запад всегда очень подозрительно относился к русским планам революционного завоевания мира, и действия Сталина, казалось, подтверждали самые худшие опасения. Так, опираясь на взаимные подозрения, которые в то время были абсолютно нереалистичными, стороны вступили в холодную войну. На охладевающие отношения с Западом Сталин отреагировал агрессивной русской стратегией в 1947–1948 годах (учреждение Коминформа в 1947 году, переворот в Чехословакии, блокада Западного Берлина[115] и разрыв с Тито в 1948 году). В то же самое время ведущему советскому экономисту Варге было разрешено опубликовать анализ развития капитализма, в котором Варга осторожно признал стабилизирующую и производительную роль капитализма. Даже несмотря на то, что его теория была отвергнута, ее публикация была пробным камнем в полностью контролируемой сталинской системе. С тех пор советская идеология дважды (в 1956 и 1958 годах) подчеркивала важность старых теорий о том, что определяющими факторами эволюции капитализма являются внутренние противоречия капиталистической системы. Эта теория подразумевает, что серьезной причины для революционной активности в западных странах нет, потому что они, в конце концов, сами падут под тяжестью этих внутренних противоречий. (Я коснусь идеологического характера этой теории ниже; пока же достаточно сказать, что действительная часть этой формулировки заключается в том, что нет никакой необходимости в революционной борьбе, а ритуальная часть говорит о надежде на коммунистическую революцию.)

Принципы либерализации 1956 года были повторены, а затем подтверждены в заявлении представителей 81 коммунистической партии в Москве, в ноябре 1960 года[116]. В этом заявлении чувствуется отпечаток хрущевских взглядов на все важные вопросы, в частности, в противоположность взглядам китайских коммунистов сказано:

«Ход общественного развития подтверждает правоту ленинского предсказания о том, что страны победившего социализма будут оказывать влияние на развитие мировой революции главным образом своим экономическим устройством. Социализм совершил беспрецедентный конструктивный прогресс в производстве, науке и технике, а также в установлении нового, свободного сообщества людей, в котором во все большей степени удовлетворяются их материальные и духовные потребности».

«Недалеко то время, когда доля социализма в мировом промышленном производстве станет больше, чем доля капитализма. Капитализм потерпит поражение в решающей сфере человеческой деятельности, в сфере материального производства».

«Консолидация и развитие социалистической системы оказывает возрастающее влияние на организацию жизни народов капиталистических стран. Силой своего примера, мировая система социализма революционизирует мышление трудящихся в капиталистических странах, вдохновляет их на борьбу против капитализма и в значительной мере облегчает эту борьбу».

Более того, в заявлении утверждается следующее:

«В мире, разделенном на две системы, единственно правильным и разумным принципом международных отношений является принцип мирного сосуществования государств с различными социальными системами, выдвинутый Лениным, а в дальнейшем разработанный в Московской декларации и Манифесте мира 1957 года, в решениях XX и XXI съездов КПСС, а также в документах других коммунистических и рабочих партий».

В другое время аргумент Хрущева был повторен:

«Мирное сосуществование стран с различными системами или разрушительная война – такова на сегодняшний день единственная альтернатива. У нас нет иного выбора. Коммунисты решительно отвергают американскую доктрину холодной войны и балансирования на грани горячей войны, так как эта политика ведет к термоядерной катастрофе».

«Поддерживая принцип мирного сосуществования, коммунисты борются за полное прекращение холодной войны, ликвидацию военных баз, за всеобщее и полное разоружение под международным контролем, за урегулирование международных споров путем переговоров, за уважение равноправия государств и их территориальной целостности, независимости и суверенитета, за невмешательство в их внутренние дела, за активное развитие торговли, за культурное и научное сотрудничество всех стран».

Понятно, что здесь мы имеем тот же феномен, который имел место неоднократно начиная с 20-х годов. Хрущев хочет мира с Западом, а политика компартий зависит от русской политики. Есть, однако, большая разница между периодом до Второй мировой войны и 60-ми годами. Сталин единолично руководил зарубежными коммунистами и отдавал им приказы. С появлением коммунистического Китая Хрущев получил влиятельного соперника, для которого революционные лозунги и агрессивные цели означают нечто большее, нежели ритуальные заклинания. У этого соперника есть свои союзники внутри международного коммунистического движения и, возможно, даже в самом Советском Союзе. Мирная политика Хрущева должна иметь успех, иначе он потерпит поражение в борьбе со своими соперниками[117].

б) Советский Союз как империалистическая держава

Если Советский Союз не является революционной державой, то не является ли он державой империалистической, и не стремится ли он как таковой к мировому господству? Первый шаг такой политики – завоевание и присоединение государств-сателлитов.

(Ясно, что завоевание сателлитов едва ли можно назвать революционным свершением. Эти завоевания были осуществлены не за счет пролетарских революций, а за счет русской военной оккупации. Сначала эти государства были не чем иным, как завоеванными государствами, принужденными к принятию социальной и политической системы государства-завоевателя.)[118]

Действительно, в Ялте Сталин одобрил совместную декларацию, которая гласила:

«Во имя создания условий, в которых освобожденные народы смогут пользоваться своими правами, три правительства совместно будут содействовать народам всех освобожденных европейских государств или государств бывших сателлитов оси[119], где создавшиеся условия, по их мнению, требуют: (а) установления условий для обеспечения внутреннего мира; (б) принятия неотложных мер для облегчения участи страдающего населения; (в) создания промежуточных властей, представляющих все демократические элементы населения и готовых к передаче полномочий правительствам, избранным на свободных выборах согласно воле народа; и (г) способствовать, где это необходимо, проведению таких выборов».

Сталин свое слово нарушил, превратив эти государства в сферу своих интересов. Каковы были причины такого шага?

Думаю, что лучше всех на этот вопрос ответил Збигнев Бжезинский:

«Непосредственные цели, определявшие советскую политику в Восточной Европе во время войны и сразу после нее и влиявшие на отношение Советского Союза к ней, можно разделить на пять главных областей предполагаемых советских интересов. Первая включает желание влиять на страны, расположенные непосредственно у западной русской границы, для того чтобы не пустить туда Германию, бывшую в прошлом главной угрозой безопасности России. Нет сомнений, что с точки зрения доядерной эпохи советские лидеры не могут быть уверены в том, что поражение Германии обеспечит безопасность Советского Союза и что не повторится ситуация, создавшаяся после Первой мировой войны. Озабоченность Москвы безопасностью была сразу понята западными державами, особенно ввиду военных усилий России во время войны. Премьер-министр Уинстон Черчилль часто утверждал во время войны в палате общин, что Запад желает пойти на далеко идущие уступки для того, чтобы гарантировать Советскому Союзу безопасность перед лицом Германии на условиях, приемлемых для русских. В результате западные лидеры были склонны избавить Советский Союз от сомнений, когда речь зашла о второй цели Советов: обеспечить условия для того, чтобы Восточная Европа не контролировалась своими внутренними элементами, которые, будучи враждебны Германии, были столь же враждебны и Советскому Союзу. Сталину не потребовалось больших усилий для того, чтобы показать, что Восточная Европа не сможет защитить СССР от возрожденной Германии, если не пожелает тесно сотрудничать с СССР[120]. Отсюда, – продолжал Бжезинский, – очень важно, чтобы Восточная Европа была не просто недоступна для Германии, но чтобы она управлялась режимами, очищенными от всех противников СССР. Учитывая сложившийся баланс сил, Сталин мог единолично по собственным критериям решать, кто является врагом СССР».

«Остальные три предполагаемые советские цели относительно Восточной Европы представляются менее очевидными для Запада, или, возможно, Запад просто не имеет средств им противостоять. Одна из них – использование Восточной Европы для восстановления советской экономики. Разрушения, причиненные СССР немцами, можно ликвидировать намного быстрее, привлекая капитал из Восточной и Центральной Европы, а также путем вывоза предприятий и ресурсов. Поскольку это касалось стран оси, то есть Болгарии, Венгрии, Румынии, а также самой Германии, постольку западные страны выразили свое согласие и была одобрена политика репараций. Ситуация сильно отличалась в случае Польши, Чехословакии и Югославии, то есть стран-союзниц по антигитлеровской коалиции. Здесь не могло быть и речи о прямых репарациях, но в Польше и Югославии Советский Союз сумел получить некоторые экономические преимущества. В случае Польши это было включение Восточной Польши в состав Советского Союза и вывоз промышленного оборудования из отошедших Польше районов Германии в качестве компенсации за германскую оккупацию части советской территории. В Югославии были учреждены совместные компании, которые, по утверждению югославов, СССР находил прибыльными».