А мученик разошелся не на шутку.
– Тварь, на кого бочку катишь?! Сдохни, падаль! – пригрозил он, ударив перед собой кулаком. – Сучка! Ходят тут, твари подзаборные… Я тебе башку проломлю, если еще раз слово в ее адрес услышу!
– Мы и так не живем! – успокоила она беднягу, который знать не знал, что причислен к мученикам адовых бесчинств.
– Получила?! – засмеялся Дьявол. – Это тебя можно завербовать против вампира, а он любого истерзает, кто на нее исподволь решит напасть. Защита со стороны пяты.
– Ты хочешь сказать, что Ахиллеса убили не буквально в пятку? – изумилась Манька.
– С честной совестью, положа руку на сердце: ступил бы он на землю, если бы натуральные пятки у него были такими нежными? Он полземли ими истоптал.
Манька надолго задумалась. Как выманишь слова, если этот субчик ничего объяснять не мог. У него был лишь интуитивный посыл, которому он подчинялся, а он отвечал ему делом. И держал в руках сокровище, имея которое, мог бы на раз расправиться с сущим потомком Змея. Но его сознанием правил червяк.
В объяснениях, которые Маньке удалось расшифровать, испробовав его боль, проскальзывало и такое, что он умер. Сказано это было спокойно и равнодушно, как признание неоспоримого факта. Без единой нотки жалости к себе. Он вообще не осознавал собственную смерть. Для него она была поступком, который должен был порадовать и разжалобить любимую, возвысив в ее глазах.
Манька даже посочувствовать ему не могла. Святая обязанность убить любого, кто убил тебя – она бы не простила. Но не объяснять же это мученику, от которого отказался вампир. Засмеют в Аду. Мертвец был мертвее мертвеца, в коих костях поселились черви, заполоняя собой пространство, с соответствующим законным правом наживать потомство. Наверно, только сейчас она осознала, как бесполезно и вредно для себя пытаться раскрыть упорствующему человеку глаза на правду, которую тот отказывается принимать.
– Бессовестно же она обошлась с тобой, – с горькой иронией произнесла она, вложив в слова все понимание поступка, коим был приговорен человек к Небытию. – Не везде же так, кто-то другим умом жив, – и заметив, как оскалился его рот, наполненный горячей слюной, поторопилась успокоить его: – Не буду я ее поносить, твоя она, твоя! Но знай, вернусь, найду и завяжу в тугой узел… И полетите, как два голубя, туда, где вам уже не будет разлуки…
– О-о-о! – тяжелый вопль вырвался из груди, до дыр прожженных легких. – Господи, где мое солнце?! Где мое небо?! Бездыханный, в блаженстве припаду к ее ногам, отплевывая любую безрадостную для моей Царицы убогую падаль. Лисы и оборотни тянут к ней сальные потные руки, но единственная моя, Царица – светлая и прекрасная свирель, не такова, отниму ее, отражу любой удар. Сердце, наполненное любовью, будет биться, пока часть меня проклинает врагов ее. Как первоцвет среди земельной грязи, украшу я жизнь ее! Все муки мира ничто, пока жива она, и буду жить, пока жива она! Как горит мое тело, изнывая от страсти, и вопль любви и радости рвется наружу! Чистая, непорочная, не оскверненная насилием любовь связала нас навеки…
– Мне это снится, или я его задела за живое? – обалдела Манька. – Прокукарекал петушок? Нетрадиционные объяснения! – констатировала она, внезапно замечая, что головня дернулась несколько раз, застонав в истоме. Глаза у головни стали почти осмысленными, он зашевелился, изображая непристойности.
– Демона благодати ты за живое задела, – усмехнулся Дьявол, в его голосе она уловила знакомые нотки, когда он недостаточно откровенно хвалил ее. – Крещение огнем подразумевает благодатный огонь, который придает взгляду священное братание с любым человеком. Поток обращений, которые поднимают в человеке его собственное либидо. Вот с таким чувством благодати люди подходят к Царице полей, лесов и рек. Я не садист, чтобы перестраивать людей, в конец измученных и измотанных, перед самым их концом.
А орел вампирской страсти между тем продолжал изливать душу:
– О, как люблю я, как люблю, душа моя, жизнь моя! – заломил он руки. – Свет мой, Бог мой, не оставляй верного пса твоего… Где я, рыцарь ее снов, в мечтах глубоких, закралось грусть, и томление тела страстным охвачено желанием, нечаянно коснувшись горячих губ. Молюсь за душу мою, за лучезарную пречистую деву, что передо мною… О-о-о-о, не выразить словами благостный огонь моего сердца! Умраю от счатья, когда мимолетный взгляд ее обратился в мою сторону! Какое счастье, что она есть! Мы там, где царство божье – любовь!
И как-то по-другому прозвучал тот же голос, только по-женски…
– Любимый, возвеличь меня, войди в меня, найди меня… Груди мои, как спелые яблоки, глаза – чистые бриллианты, изнемогает мое сочное чрево, чтобы ты, Боже, открыл его…
– Прошу, не мучь меня, помочь моей любимой нужно, прошу, дай ей всего, что попросит она! – потребовал снова тот же знакомый голос, только по-мужски, на последнем издыхании, задыхаясь и исторгая благостные вопли. – Миллионы, миллионы бросить к ее ногам, разве много?
– Где-то я это уже слышала, – навострила Манька ухо. – Деньги – это святое! Похоже, вампиры ни о чем другом думать не умеют. Даже во время сношений… Ну, еще о крови. Без крови жизнь им кажется пресной. Откуда мне знаком этот голос? – она уже не сомневалась, что славословие изрыгали все те же черви. Она никак не могла вспомнить, кому он принадлежит, начиная подозревать, что не обошлось без недоразумения, с которым против воли ее связали пожизненно. Получалось, слушала она вовсе не мученика, а своего ближнего. Факт измены был на лицо, потому что голос был один в один как тот, который она слушала со спину, когда ее решили сделать волом.
– Дьявол, блин, это мой принц лепечет? – обалдела она.
ebooksa