– Ну-у… – протянула Манька несогласно. – Я всегда работала на совесть.
– Доброму хозяину служба ищущих мудрости его и преумножающих имущество его в радость, а не твое бахвальство, будто не человек тебя обогащает, когда зарплату платит, а ты его, – осудила ее Баба Яга. – И научает, и поднимает работников добрым именем своим. Если хозяин крепкий, так и работников его уважают, а если никудышный, так и работников ни в грош не ставят.
– Ну, если хозяин богатый, еще не значит, что работники как сыр в масле катаются.
– Опять перечит! – всплеснула Посредница руками. – Взять избы, нет ни у кого таких, а эти, худо-бедно, все еще живы, а будь у другого, так сгнили бы давно. И образцовое служение их в заслугу ставит Господь и тому, кто хозяином им был. Хороший хозяин грамотно распоряжается добром своим и своими работниками, на место их ставит, не позволив на Господа заступить. А когда придет время, Сына своего позовет – и будут думать, как наградить сестринский труд. А ты, что могла бы дать избе? Какое от тебя добро? Гнилая ты – и Бога на тебя нет, отверз уста и проклял за грехи твои. Карма это, Маня. Тяжелы грехи, но не за горами смерть твоя. Пройдешь до смерти со смирением, и вот она твоя радость – Царствие Небесное. Награда душе твоей. Умри достойно – и отойдут грехи, ибо поняла, тяжелы они были. А жизнь наша, Маня, по грехам нашим из прошлой жизни дается. Куринный у избы ум, а и то в страхе бежали бы от тебя, – она погрозила костлявым кулаком куда-то в воздух и грозно прикрикнула: – Если еще раз взбрыкнете своими погаными лапами, поминки я вам справлю, горстью пепла развею по закоулочкам!
Что значит, бежали? Может, Баба Яга посылала их ее искать, а они не захотели?
Сидят на цепи, а туда же…
Пренебрежение изб ее задело. Может, вонь изб изнутри прикрывала гнилые нечистоты умного начала, которыми они ее рассматривали? И как только достигали возвышения над ней, бегали по нечисти и доказывали свою хитро-мудрую науку, что тоже могут унизить человека?
Манька скептически про себя усмехнулась: не видела она заслуги старухи-молодухи перед избами, чтобы позволить так измываться над собой, хоть ты тресни! Разве жила Баба Яга в них? Разве видела в них избы? Разве любила? Да, денег у нее, может, не было, но ведь и у изб их сроду не бывало, вряд ли Баба Яга платила им за верную службу.
Но избы, видимо, считали по-другому.
Манька горько вздохнула: сама-то, чем лучше их? Не к нечисти разве шла на поклон?
Она хотела возразить Бабе Яге, что как раз наоборот, Бог учил только себя любить, не сотворив перед ним кумира, но вовремя вспомнила, что учил ее Дьявол, который для людей был Пугалом. А Сын Отца учил прежде любить его, а Отец как бы сам собой приложится. Даже апостолы не имели в себе заповедей Дьявола: «Что же вы ныне искушаете Бога – сказал Апостол Петр, когда Посланцы к язычникам заспорили между собой, – [желая] возложить на хребтину учеников иго, которого не могли понести ни отцы наши, ни мы? Но мы веруем, что благодатью Господа Йеси Спасителя спасемся, как и они…»
Вера в спасение не мучает людей. Правильно верили, неправильно – во что верили, то и получили. Кузнец Упыреев верил, Баба Яга верила, Благодетельница верила – имели. Сама она то верила, то не верила – и не имела. Может, надо было верить так, как они верят? И избы, наверное, верили-не-верили. Но опять же, разве мало таких, которые молятся день и ночь, а счастье и в следующей жизни не предвидится? Благодеяние от Бога считали чудом, а чудо – оно на то и чудо, чтобы быть исключительной редкостью. У Бабы Яги, вон, место перед иконой не протерто – значит, не по молитвам Спаситель раздавал.
Она промолчала, прикусив губу, еще раз огляделась, с сожалением оставляя мысли об избах. Чужие это были избы, но умные, наверное, раз нашли себе богатую хозяйку. Что бы они увидели, если б посмотрели на нее – железный ужас… – и бежали бы на край света к той же Бабе Яге, у которой железа на себе не было, или было, но такое, как у тех разбойников, которые железом своим не тяготились.
Ей ли учить их? Нет у нее таких изб, и не надо.
– Смотри, Маня, раскрыла грехи твои, и больно мне, что противишься судьбе, – произнесла Баба Яга с горечью. Вид ее был заразно обличающим, так что не почувствовать себя виноватой, у Маньки не получилось. – Ведь злое задумала против Благодетельницы нашей. Вижу, мучает тебя злоба и зависть, не дает тебе покоя чистота ее, непорочность, ясные слова. Черна голова твоя – закрыл Господь в яму и закрылся от тебя, чтобы не видеть и не слышать, гноит, будто мертвую. Мертвая ты и есть!
Манька молча отрицательно замотала головой, отказываясь от обвинений Бабы Яги, но голова была черная, а в словах Благодетельницы действительно не находила ни чистоты, ни умного начала – с этим не поспоришь, и снова кивнула головой, уже утвердительно.
Баба Яга умилилась, рассматривая ее с глубоко затаенной усмешкой, которая виделась только в глазах. Но Маньке не раз приходилось убеждаться, что, обличая ее, люди запросто решали свои проблемы, покушаясь на то малое, что она имела. И Баба Яга злопыхала, получив необходимую уверенность, что слова ее пустили корни и подмяли обвиняемую под себя. Посредница, очевидно, уже видела свою цель достигнутой, а она еще размышляла: давненько ее так не унижали – месяца три, сразу после того, как отошла от людей. Она только сейчас сообразила, что Дьявол ругал, срамил, но как-то не так, не обидно, как будто не ее, а дело, на которое она сподвиглась. А, бывало, хвалил, но уже не дело, а ее.
Манька удивилась, как это у него получалось?
– Ты, давай за стол садись, поешь, попей и ступай в баню, как заведено. Скоро ночь, – сказала Баба Яга, раскладывая на столе салфетки. – Караулю тут тебя, будто дел у меня больше нет. Болезни и немощи ваши хоть кого подкосят. Помощь моя неоценима, окромя тебя люди есть, кто по делу, кто с бедой приходит, а я растрачиваю время на недостойную тварь, которой всякий побрезговал бы, – проворчала она сокрушенно.
Дьявол в углу маслено заулыбался, молитвенно сложил перед собой руки, поднес ко лбу, к сердцу, будто радовался, что вот-вот Баба Яга отряхнет ее, как прах с его ног. При виде Дьявольских панихидных приготовлений, в чреве навернулась тошнота. Думать о Дьяволе плохо не получалось, но он не испытывал к ней добрых чувств, и, возможно, радость его была искренней. Одни слова у него. Но из слов избу не построишь: хоть доброе слово, хоть худое – кирпичом не летит, как добро к кузнецу господину Упырееву.
ebooksa