«Тоже, Благодетель выискался!» – мысленно выругалась она.
Наверное, надо было попрощаться с ним прямо сейчас, встать, наконец, на правильный путь, послать Дьявола куда подальше. Все, посмотрел, хватит, пункт назначения достигнут – но тут же засомневалась. А ну как посмотрит старушенция внутренности, поправит чего-то там, выпишет пропуск и пошлет далеко, в цивилизованную часть государства, а как одной-то? Кто в лесу от зверей станет охранять, из сугроба втащит, шишки соберет, ужин приготовит, рыбу из проруби заставит выпрыгивать? Разве смогла бы она треть государства пешком пройти или у волчьей стаи кусок мяса умыкнуть? Только Дьявол выдерживал как-то все это время, оставаясь рядом, низводя любые трудности до испытания, которые, по его мнению, и подножия настоящей беды не доставали. И не хвалился, не обещал ничего – и вот, не волнуют ее упреки старушенции, как раньше, и карма вызывает сомнение. Пусть неправедный был Дьявол, и не Бог совсем, но жизнь после встречи с ним стала другая.
«Вот была бы я Дьяволом…» – подумала Манька, сообразив, что на ее месте, он не стал бы терпеть упреки и поношение, разоблачил бы Бабу Ягу в одну секунду, еще и поиздевался над ней.
Манька удивилась сама себе – оказывается, она сильно изменилась. Раньше распереживалась бы вся, болезни наживая, а теперь всякие мысли в голове – и не ранят. Спасителем Баба Яга тычет, а что Спаситель… по земле ходил – спал, ел, пил вино, учеников набирал, лечил, проклинал, лобзания любил, женщин… – и не прощал, если ноги не целуют: «ты целования Мне не дал, а она, с тех пор как Я пришел, не перестает целовать у Меня ноги… А потому сказываю тебе: прощаются грехи её многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит…»
Да разве ж это любовь?
Взять того же Симона – в дом пустил ораву беспризорников и мытарей, стол накрыл, лежаки застелил… Много ли проку в слезах и в пролитом масле? Будь она на месте Спасителя, перво-наперво спросила бы: «отчего, дева, плачешь?» Не то же ли делает каждый человек? Разве кто-то ценит многие заботы перед кувшином елея? Если сам босяком жизнь прожил, чего взъелся-то? Ну да, у кого-то от избытка говорят уста, от избытка приносят дар Богу, а кто-то от скудости отдает все свое пропитание, и слова от скудости берут начало – так от чего скудость не поправишь, что бы и подношения нищенки были от избытка? Не семи пядей во лбу мудрость – понять, семи пядей – изменить худое на доброе. Недоказанная его жизнь была для всех примером, и поступали люди, как Он – проклинали, учили, взывали. А чем тогда Йеся отличался от всех остальных? Какого лешего в слова учения апостолов вчитывались, вглядывались, вслушивались, обливали слезами умиления, поливая елеем, искали мудрость – и находили! Себя оправдать? Еще раз подтвердить, что Свят и Бог?
Не таков был Дьявол.
Когда она однажды начала рассуждать о том, что истину изрек Спаситель Йеся, когда сидел в синагоге у сокровищницы, наблюдая за людьми с подношениями, Дьявол, покатываясь со смеху, враз избавил ее от желания философствовать с ним на эту тему: «Двенадцатью-то апостолами собрали бы женщине хвороста на зиму, дом поправили, прошлись по городу и взяли у каждого по горсти пшеницы – и скудоумие закончилось бы и скудость подношения!»
И ее учат, вместо помощи.
От унизительных слов Бабы Яги Манька закрылась в себе, настроившись сурово. Пропуски выписываешь – вот и выписывай, не за подачками пришла, а подъяремную упряжь с себя снять. Она не ослица, как та изба, которой хоть на цепи, лишь бы с Благодетелем. И в баню не пойдет, и в избе не останется, даже если Баба Яга станет уговаривать. Нос ее за время путешествия привык к свежести, а спать после бани сырой на улице – всю жизнь работать на таблетки. А завтра, если баба Яга насчет бани не передумает, и воды наносит, и сама истопит, и попарит, и помоет за собой. За день она устала, сил не осталось, а не уберешь после себя, старушенция грязнулей назовет – еще одно праведное обвинение.
Но праведное ли?
Так она ей до конца жизни пропуск не выпишет.
Сама Баба Яга почему-то в баню не сходила. После бани не красят губы и глаза не подводят, волосы сухие, одета не по-домашнему, будто собралась куда-то. И в еде надо скромнее быть. Пусть Баба Яга подавится своей едой! Не голодная она!
В сырой одежде сидеть было неудобно, хотелось переодеться в сухое. До лагеря с готовым на ночь хворостом далековато, но лес, он и есть лес, где одна елка, там другая.
Время было позднее, часовая стрелка на старинных узорных часах указывала на десять вечера, обычно в это время она уже укладывалась спать, избитая Дьяволом – нещадное избиение он продолжал упорно называть физическими упражнениями, и она никак не могла взять в толк, это он свою мышцу накачивал или ее тело тренировал перед побоями – но лучше позднее лечь, чем задохнуться в избе. Слава богу, сама себе хозяйка. Хорошо бы, по возможности, у старухи дровами разжиться, но можно и сучья насобирать – Дьяволу что ночь, что день, зрением он сам себя не обидел – а там разожгут костер, натянут веревку и повесят одежду сушиться.
– Не беспокойтесь, я, пожалуй, пойду, – засобиралась Манька. – У меня свои припасы есть, я и почками могу насытиться, и к коре привычная.
– Свое-чужое, ешь пока человеческую еду даю! – приказала Баба Яга, бесцеремонно отодвигая котомку в сторону. Поднять не получилось, она чуть приподняла тяжелую заплечную суму и бросила между печью и спинкой кровати. – Кору она ест… Это хорошо! Каждый должен то есть, что заслуживает. Потом мыться пойдешь.
– Ну, не только… – пожала Манька плечами, вспоминая сытные ужины с Дьяволом у костра. Привыкнуть к запаху в избе не получалось, еда просилась наружу. – А мыться-то зачем?
– Чистым должен быть человек, чтобы о Царице, о Матушке государства рассуждать. Иначе поганым ртом оскверняют самое святое, – проворчала она и осуждающе покачала головой. – Мы гной-то выпустим и разберем внутренность твою поганую. Некогда мне тут с тобой, на завтра у меня другие дела… Чем быстрее начнем, тем быстрее закончим.
Манька поморщилась: вместо здорового сна придется всю ночь разбирать себя самою. Грязные внутренности, чистые – вряд ли старушенция выпишет пропуск. Она вдруг спохватилась, что не спросила у кузнеца, сколько придется за пропуск заплатить. Денег у нее с лета не было, зато немного намыла на привалах золотой песок, да только подойдет ли. Дьявол о нем высказался вполне определенно: «Не все то золото, что золото, это металл, а не золото». Наверное, даже показывать его не стоило. Она сразу решила, что пока Посредница плату не попросит, будет держать язык за зубами.
ebooksa