До двери избы-бани Манька бежала, придумывая Бабе Яге смертные муки за насильственные плевки, которыми та потчевала животворящую воду, и вряд ли заметила, как обе избы слегка повернулись окнами и дверным проемом в ее сторону, чуть привстали, осыпав с себя снег, и испуганно прижались к земле снова, только удивилась, когда дверь бани оказалась на новом месте, а не так как она ее приметила. Пару секунд постояла у крыльца, соображая, что бы это могло значить, а после решительно ступила за порог, чтобы выиграть время и спрятаться от сильных рук Бабы Яги. Та не оставила надежду заставить ее, бежала следом, призывая одуматься и обещая выписать пропуск прямо сразу, прямо сейчас, но Маньку ей было не догнать, натренированными ногами бегала она шустрее.
В бане, пожалуй, можно было жить, как в избе. Теплый предбанник занимал половину бани, с выходом на улицу и двумя окнами, увешанный вениками на протянутой через весь предбанник веревке, с удобными плетеными креслами вокруг плетеного стола, с тазами, сложенными друг в друга, на широкой лавке. Вдоль одной стены стоял узорный шкаф-буфет с пузатым самоваром и пыльными чайными красными в белый горошек чашками, которыми, очевидно, давно не пользовались. Как и в основной избе здесь имелась лестница в подвал и на чердак, отделение в виде комнаты для складирования всякой утвари и вещей, и дверь в совмещенную парную и помывочную. Теплая часть, где располагалась печь, занимала вторую половину избы-бани. Вдоль стены, напротив печи с каменкой и котлом для горячей воды, располагалась широкая лавка, напротив двери возвышался полог и лестница на него из семи ступеней с ограждением. Баня была большая, просторная, будто сделанная для важных господ. Возможно, для охотников, приносившие Бабе Яге шкурки животных. Или для клиентов, ищущих пропуск в иной мир. Гости тут бывали: тазы для помывки, вложенные друг в друга, стояли на лавке, рядом с печью и под лавкой валялись использованные пожелтевшие от времени березовые и дубовые веники, мужские поношенные носки, семейные трусы, сложенные в мусорное ведро с листьями, на лавке лежало забытое кем-то полотенце, а у печи валялись две пары поношенной обуви.
И никакой вони – внутренность избы-бани ничем не пахла…
Манька подивилась: надо же, две избы, а какие разные! Здесь она, пожалуй, осталась бы… И откуда запах во второй избе? Неужели действительно Баба Яга хранит в ней трупы? А где? Это ж смертоубийство…
Жара в бане было хоть отбавляй и горячей воды целый котел. И топка была большая, вместительная, похожая на печь в большой избе, только утопленная в половицы. Вдоль стены, между пологом и печью, в ряд стояли четыре здоровенных бочки с холодной водой. Надежда, что она могла взять воду в бане, радовала ее, но вода была явно не из колодца и не первой свежести. Внутренность бочек покрывал толстый слой ила, а вода имела зеленоватый оттенок, указывающий на присутствие водорослей.
– Так баня же еще не закрыта! – возмутилась Манька, ткнув пальцем в жерло топки.
В топке в полную силу странным бело-желтоватым огнем полыхали два больших, толстых, только что подброшенных полена, но ни дыма, ни углей она не заметила. И светло от них было, будто день на дворе.
– Хочешь, чтобы я угорела?
– Это… ее нельзя закрыть… – Баба Яга смешалась на пару секунд, а потом расплылась в насмешке, кичливо выставляя еще один признак превосходства. – Это, Маня, у нас, у людей, доброе к доброму. Не иметь тебе такую баню еще потому, что дрова ей нужны особенные!
После бунта старуха явно затаила злобу: слова сочились как яд через скрежещущие зубы. В голосе – плохо скрытая угроза, взгляд источал ничем не прикрытое презрение и почти ненависть, Манька чувствовал, что от желания заставить ее плюнуть в колодец старуха не отказалась, затаив в уме какой-то план. Ладони сжимались в кулаки, будто она готовилась придушить ее прямо здесь и сейчас, но предвкушение чего-то более мучительного останавливало. Больше всего сейчас Баба Яга напомнила ей кузнеца господина Упыреева, который принимал ее на работу, чтобы потом, когда подходило время платить, оштрафовать за какую-нибудь надуманную провинность или порчу, чтобы она ему втрое больше осталась должна.
– Что в них особенного, дрова как дрова.
Баба Яга зачерпнула ведром воды из бочки и плеснула прямо в печь на поленья. Поднялся пар, жар, а когда все рассеялось, поленья горели по-прежнему.
Манька восхищенно округлила глаза, проявив к поленьям повышенный интерес.
– Круто! А я и не знала, что такие бывают.… – мысли ее тут же повернули в свою сторону, где и как применить их в дороге и каким образом отщипнуть от поленьев лучину, пока Баба Яга не видит.
Перебрав всевозможные способы их транспортировки, она пожалела: если поленья все время горят, да еще с таким жаром, тащить их с собой вряд ли получится, но, если бы такие дома иметь, так и дров не надо – это ж какая экономия! Как тут не позавидуешь?
Зато Баба Яга, уловив ее интерес, сразу обвинила ее во всех грехах, начав торговаться.
– Вот и узнала! Благодетельнице, Маня, принадлежат они, – старуха семенила за ней, заложив руки за спину, с какой-то глубокой, плохо скрываемой радостью, которую Манька списала на гордость за столь ценные поленья. – Есть у нее и скатерти-самобранки, и сапоги-скороходы, и блюдечки с голубой каемочкой, на котором все царство-государство рассмотреть можно, как на ладони. Тебе разве доступно такое богатство? Но будет доступно, если в колодец плюнешь. Одно полено сразу тебе отдам. Представь, живешь ты – и голова о дровах не болит, – как будто прочитала она Манькины мысли.
– Нет, мне не надо, оставьте себе, у меня и без того ноша тяжелая, а тут еще горящее полено тащить… И вообще, я, наверное, в теплых краях поселюсь, после встречи с Ее Величеством. Долгое лето, фрукты круглый год… Хватит с меня зимы, – размечталась она.
Потеряв к поленьям интерес, Манька отвернулась, снимая с себя котомку и вязанку и складывая нехитрый скарб на лавке в углу парной, выставив за дверь в предбанник ненужную лампу. Сложила на поддон на пологе шампунь и мыло, повертела в руках веник, замочив его в тазу.
– Хорошо в нашем царстве-государстве люди живут, у которых голова на плечах… – Баба Яга стояла посредине и рассматривала ее с подозрением. – Кто бы стал со мной спорить, попроси я плюнуть в колодец? – подкатив с другой стороны, уже более миролюбиво вопросила она, качая осуждающе головой. – А увидела бы, как вода тебя отвергает, и сразу поняла бы, о чем тебе умные люди толкуют. Ведь не во зло, добра желая. Еще не поздно исправиться, – голос у старухи вдруг стал ласковый-ласковый, слезно-сочувствующий.
ebooksa