Все же нельзя было Дьяволу полностью доверять – доверяй, но проверяй, сколько раз он ее за нос водил – не сосчитать! С кем, говорят, поведешься, от того и наберешься: а вдруг из нее убийцу собрался сделать?! Варево из тела выйдет, оборотится свинья в старуху – и будут ее судить всем миром, как преступницу.
– Пойдем, я тебе кое-что покажу, – поманил ее Дьявол, направляясь к выходу.
Манька, подавлено сгорбившись, поплелась следом.
Дверь из бани в том месте, где были петли, пришлось выбивать топором и выламывать посохом, а иначе не выбраться. Пересекли пространство между избами, поднялись на крыльцо большой избы. Дьявол толкнул дверь, которая поддалась легко. Манька на мгновение остановилась, вспоминая смрад избы, не желая туда возвращаться всем сердцем. Но Дьявол зыкнул тяжелым взором так, что выбора у нее не осталось, и она, заткнув нос и рот краем ворота рубахи, вошла за ним следом.
В горнице все еще горели свечи в подсвечнике. Его-то и взял Дьявол, спустившись по лестнице в нижнее подвальное помещение.
Манька спустилась следом.
Вход в подвал закрывала тяжелая железная дверь, заложенная крепкими засовами. Она сняла засовы, открыла ее и отпрянула от резкого запаха тухлого гнилого мяса, который внезапно вырвался на волю, отравляя и без того ядовитый воздух.
– Иди туда! – приказал Дьявол. – И объясни им, по каким таким соображениям ты этой свинье выдаешь амнистию. Это такие же люди! – он подал ей подсвечник и тряпку, чтобы заткнуть рот. – Только ты – случайно! – поверила сказке и открыла железо, а они думали засовестят нечисть, она и рассыплется в извинениях. Да не тут-то было, не получилось прокатиться на саночках!
За дверью оказалась еще одна лестница. Манька спустилась в подвал.
Он был каким-то уж слишком огромным. Снаружи ни за что не догадаешься, что у избы есть дополнительный этаж. И весь он битком был набит трупами и скелетами, частью качающимися на цепях, частью сваленными в углу. Объеденные, раздавленные, разорванные. Многие трупы, некоторые еще свежие, были безглазые, безухие – и все с вырванными внутренностями. В одном месте из трупов было сложено ложе. По раздавленным телам можно было сразу догадаться, что любила Баба Яга поваляться на человеческих косточках и мясцом себя побаловать. Тут эта наполовину потусторонняя нечисть отдыхала душой и телом, балуя себя маниакальными вкусовыми пристрастиями.
Манька застыла в диком животном ужасе, внезапно сообразив, что Дьявол ничуть не шутил, когда прочил ей смерть. И сожрала бы ее Посредница, если бы он не накормил и не надоумил…
Ее вывернуло несколько раз прямо тут, в подвале. Выскочила на улицу, скорченная судорогами, выблевывая желтую едкую слизь, и до двери избы-бани ползла на карачках, содрогаясь от рвотных потуг и откашливая из легких застрявшие намертво ядовитые трупные испарения.
– Ладно, пойдем, добьем эту тварь, а то еще оживет! – отрешенно сказала она, когда пришла в себя. Еще раз вернулась в избу, закрыла накрепко подвал, нашла на кухне внушительных размеров секач, который заметила еще раньше, когда примеряла силу Бабы Яги с секачом на себя, сравнивая его с ножом под рубахой – вернулась в избу-баню. Рана от топора уже перестала кровоточить, свинья дрыхла мирным сном, громко всхрапывая.
– Побудь со мной, а то мне одной страшно. Пожалуйста! – подавлено, в полном опустошении, попросила она Дьявола.
Дьявол спорить не стал, уселся на поднятую и приставленную к стене скамейку, терпеливо дожидаясь, пока она перерубала свинье шею.
Пришлось здорово повозиться. Не выпей свинья свою отраву, ни за что бы она с нею не справилась. Манька поняла это, когда измерила диаметр шеи: трудоемкость была такая же, как перерубить ствол дерева в три обхвата. Да и глаза не так уж сильно были повреждены, чтобы не зажить, скорее, залиты кровью рассеченных век и сдавленные ударом. Все-таки Баба Яга не была свиньей в прямом смысле этого слова, напоминая бородавочника.
– Кол еще надо бы в сердце вогнать, – посоветовал Дьявол. – Вдруг она в роду вампирических родственников имела, оживет, не приведи господи!
Манька согласилась и на это – вбила кол.
До сердца он не доставал, едва протиснувшись сквозь ребро. Пришлось сначала разрубить грудину и чрево, обнажив край сердца, но так было надежнее. И не пожалела, вбила не один, а сразу три кола.
И сразу вышла на воздух, к колодцу, черпая ковшом воду и отпивая большими глотками, уже не сомневаясь, что вода в нем живая. Не стала бы Баба Яга ее просить повернуть колодец, будь он мертвый.