Значит, прав Дьявол…
– Голос вампира звучит, как музыка, как призыв, как приказ – мягкий и неотступный. И глупо искать помощи у человека, который не может отличить собственные мысли от этого голоса, – позлорадствовал Дьявол, когда она рассказала ему, что смогла услышать радиоволну самостоятельно. – Вы, люди, их любите, боготворите, примеряете на свое живое восприятие, отказываясь верить, что он мертвец и живые чувства ему неведомы. Даже убивая, он спокоен и рассудителен, и нет ничего, что отозвалось бы в нем болью. Боятся они только силу, способную открыть их истинную сущность.
– Другого вампира? – предположила она, волоча за собой вязанку с топором, посохами и неугасимыми поленьями. Котомка, в которой лежали караваи, снова давила спину. И даже искрящийся мириадами разноцветных огоньков снег, присыпавший промерзшую, как лед, толстую корку наста, не прибавлял желания ускорить шаг.
– Силу. Волю. Истину. Но твоему ближнему это не грозит. Полтора года как с куста, а у тебя ни один каравай не съеден, ни один башмак не прохудился. И каждый день пинками приходится поднимать… Кормлю, пою, дорогу показываю, от зверей охраняю… Ведь смотреть на тебя до депрессии тошно. Не тебе вампиров губить – я это понял давно. Хочу, чтоб и ты поняла.
Манька промолчала.
– Разве я не просил тебя вернутся, бесславно дожить свой век и, не мороча мне голову какими-то безумными мечтами о лучшей доле?
– Я себя безнадежной не считаю, – буркнула она.
Дьявол безнадежно махнул рукой.
– Просто ты пока не осознаешь до конца, что произошло, когда твой ближний уничтожил твою матричную память. Это не только память, это матрица человеческой жизни. Там таланты, словарный запас, опыт, навыки, знания, сила… То, что делает завтра лучше, чем вчера. Все стерто и уничтожено, а вместо твоей жизни напихано столько мерзости, что непонятно, как ты до сих пор не собрала все постыдные грехи и не убилась. Поэтому, Маня, веду тебя к Помазаннице, чтобы не я, а она сказала об этом. Надеюсь, что увидев ее воочию, однажды сможешь сравнить с тем, что слышишь в себе, и это сравнение как-то тебя образумит и поставит на место.
– Ну, предположим, сила у меня есть, вон я как маньячку завалила. Жалко ее, но ведь не каждый бы справился.
– Вот уж я посмеюсь, когда убийство Кикиморы и Бабы Яги на тебя повесят, – Дьявол озадаченно почесал лоб: – Даже не представляю, какую кару можно ниспослать, чтобы была равнозначна деянию. Ну, придумаем что-нибудь.
Манька тихо облилась кровью.
– Мало ли кто мог Бабу Ягу пришить, в лесу старушка жила, с подозрительными личностями водилась, – торопливо ответила она, снимая с себя вину. – Я думаю, когда узнают, сколько людей на ее совести, мне еще медаль выдадут.
– Да кто тебя станет слушать, если по радио объявили виновницу?
Манька прислушалась к себе и отрицательно мотнула головой.
– Может, и не объявили, может, это голос совести?
– Ну ничем тебя не проймешь! – раздосадовано всплеснул Дьявол руками. – Ну, услышала – и то хорошо, – успокоился он. – Зато знаешь теперь, что не стоит ждать, что кто-то заговорит с тобой ласково. Когда ты рядом, голова у людей окрыленная и стадное чувство увлекает за собой. Себя может изменишь, а люди разве изменятся? Теперь-то, надеюсь, понимаешь, каково им оставаться с тобой людьми?
Дьявол помолчал, давая ей время осознать подвиг народа, который не уронил достоинства и не избавился от нее сразу же, позволив жить среди себя.
– Так ведь это ты крикнул «убей ее, как свинью!» – возмутилась она. – Я как раз была против.
– Мало ли что Дьяволу в голову взбредет… – опешил Дьявол от переложенной на него вины. – Это доказывает только то, что мозгов у тебя нет. Старушка была величайшим государственным деятелем, вершителем судеб…