– С чертями надо дружить, как нечисть между собой дружат. А по душам они не говорят, у них души нет, – услышала она насмешливый голос Дьявола. – Один говорит: у меня все хорошо, второй отвечает – а у меня лучше! Один говорит: плохо мне, а второй отвечает – а мне хуже! Если подарки, то на вечер, если в глаз – то навечно. Подумай-ка, разве знаешь, с чего он так голосит? Вот нечисть, готовит стены темницы, и слеза должна упасть кому-то в руку. Кому?
– Мне с ним поплакать что ли? – догадалась Манька. – Он, наверное, избу изображает, чтобы она умнела с ним, а ее видели жалкой и убогой.
– Ну, или человеку, который в избу войдет… – Дьявол ответил не сразу, в доме что-то грохотало и падало. – Печка тут… Убираю золу… Баба Яга подъемник кирпичами завалила, а во внутренностях яму выбила и железный желоб вставила. Хитрая конструкция! Подкинула дровишек, и злато-серебро по желобку стекает, а для избы это кровь… Манька, я занят! Разбирайся с чертями сама!
Манька постояла еще немного, звуки в избе стали походить на разное: то он простукивал, то ломал, то обратно складывал, а черт уже не плакал, он придвинулся к ней и наступил на нее, но не раздавил, а вошел в нее, и ей показалось, что ее засунули в воздушный шар, наполненный густым туманом.
И она сразу обнаружила, что сама, как черт, болезная…
– Ну и плачь! Сиди и плачь! – выдавила она из себя, хотя плакать в этот момент ей хотелось самой. – Сказал бы, о чем плачешь, поплакали бы вместе.
– Ой, я несчастная, все-то у меня через пень-колоду, и счастья нет, и пироги из мертвецов, и сама старая и убогая, а там дворцы, там замки высокие, терема стоят, в небо упираются…
Пока черт печалился, его воздушная пространность убывала.
Манька тяжело вздохнула.
– У меня та же история! Я вот тут с тобой несчастливая, не могу понять, как вызволить тебя… – грустно пожаловалась она. Черт был, видеть – видела, и жизнь из него не вышла. Одно успокаивало, не могла она до такой степени сойти с ума, ее уму на такое не хватило бы фантазии.
И вдруг черт стал съеживаться, как-то беззвучно повторяя за ней ее слова, но на свой лад, стал прозрачным – и исчез, как будто его не было, и глаз прошел. Маньке даже показалось, что в пещере стало светлее. Она обрадовалась, воодушевившись. По крайне мере, принцип вызволения чертей из темницы стал понятен.
Двинулась дальше – и вроде шла, а вход в пещеру оставался впереди на том же расстоянии. Затылочным зрением она видела его, как белое пятно.
Следующий черт сидел посреди пещеры и загораживал проход. И если бы не угольки глаз, вряд ли она сумела бы его разглядеть. Черт очень смахивал на человека: высокий, мускулистый, неопределенного возраста, и весь вид его выражал презрение. Только лицо у черта – характерное для черта, смазанное, с вдавленными чертами, с шерстью, но не звериной. Накатило ощущение, что как будто проведешь по нему и сразу умрешь от удовольствия. И как только определилась с эмоциональным состоянием, разделив себя и чувственное восприятие, в ухе что-то щелкнуло, одно ухо оглохло, а голова поплыла, но она уже поняла, что как только черт исчезнет, исчезнут и соматические ощущения.
– Умереть – это все, что тебе нужно! – надменно, с презрением, выплевывал черт в пустоту слова. – По мне, так ты не можешь! И зачем тебе думать? У тебя ж мозгов нет! Куринные! Знать тебя не хочу, пошла вон! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ну, ну, – он внезапно сделал резкий выпад кулаком, и Манька почувствовала, что ее ударили в дых. – Забью насмерть! – черт отскочил, продолжая угрожать и плеваться. Маньке даже показалось, что плевок угодил в лицо, хотя плевал черт за спиной.
Стало обидно. Очень хотелось ответить физическим насилием. Долбануть бы его по шее, но тогда придется повернуться. Черт изображал из себя махину-Благодетеля, озвучивший то мышление и отношение, которое она в Благодетелях подозревала. И тут же увидела второго черта, который сидел перед первым и согласно мычал. И эти два черта ее тоже не замечали.
– Смотри, какой гад, он в тебя плюет! – подсказала она второму черту, который растроганно закосил в ее сторону, шмыгнув носом.
И тут Манька слегка запаниковала. Ей открылся еще один черт, который тяжело вздыхал и поддакивал обоим, обнаруживая солидарность, но не агрессивную, а сочувствующую. Какое-то время она пыталась сообразить, как поступить дальше: черти оказались существами непредсказуемыми, вели себя совсем как люди, открывая то, что людьми скрывалось, но часто обнаруживалось в поведении. А вообще речь у них была похожа на бред, несли какую-то малосвязанную ересь, без логического начала и конца.
Она решила, что и ей не следует быть правильной. Может, главное было в том, чтобы дать им выговориться? Возможно, они за кем-то это повторяли.
– Мразь! Я вижу, сидит мразь! – бросила она черту. – С чего это ты решила, что он не имеет право указывать другому черту? Я слушаю и слушаюсь! – понесла она свою ересь, которая первой прилетела ей в голову, примериваясь к плаксивому черту. Он, безусловно, исполнял женскую роль. И тут же перешла на первого черта, поддержав его: – Посмотри, она же под нечисть косит! Между делом, ничего собой не представляет, сидит с убитой головой! Где у нее грамотность? Учить надо, а то займет наше место… – и продолжала в том же духе, выдавливая последнюю сущность, которая осталась в одиночестве: – А ты… а ты… главное действующее лицо! Очень хочешь навредить, ну так навреди, чтобы святой остаться! Вот я, забодала, и умерли, а ты – слабее?
Каждый черт изображал своего героя, но как-то так, противоположно направлено. Таких неправильных героев просто не могло быть в реальной жизни. И подыгрывать им. Подбирая слова под каждого, оказалось не так просто.
ebooksa