В советский период барские квартиры после уплотнения превратились в коммунальные, в 1920–1940-е гг. в доме проживали видные советские работники, профессура. Один из самых известных жильцов — Владимир Владимирович Арнольд, профессор, ректор Ленинградского института инженеров железнодорожного транспорта, вместе с ним жила его жена Ольга Владимировна[1126].
Из выявленных нами жильцов дома назовем: преподавателя того же вуза Н.И. Анкудинову, пианистку Ю.Е. Ариан-Браиловскую, врача П.М. Будревича, инженеров В.Ф. Гувале и Л.Н. Елисеева, счетовода М.Д. Запевалова, технолога Г.А. Лашутина, Я.И. Ляндерса, врача П.А. Неймана[1127]; служащих советских учреждений Г.Б. Амирханова, П.И. Брайнина, В.М. Браиловского, С.М. Городецкую-Рахлину, В.А. Лобозову, Г.Ю. Молла, сотрудницу областного управления местной промышленности М.И. Анакину[1128].
Любопытная подробность: по воспоминаниям старожилов улицы, «во второй половине 1940 — начале 1950-х годов прекрасным дополнением к архитектурным достоинствам этого дома были 2 эрдельтерьера, гулявшие на большом балконе. Любые собаки в центре Ленинграда тогда были редкостью, а тут — такие роскошные, почти медведи», еще одно свидетельство жителя С.Г. Голикова, что в 1965 г. в доме размещался металлоштамповочный цех Ленинградского отдела Всероссийского общества глухих.
С 1980 по 1990 г. в коммунальной квартире № 17 (3-й этаж, дворовый флигель) этого дома жил советский писатель Михаил Михайлович Чулаки (25.02.1941–21.08. 2002)[1129].
В его повести «У Пяти углов» нашли яркое отражение жизнь и быт улицы Рубинштейна советского времени. Сын известного советского композитора, родился в 1941 г. В литературу вошел в 1970-е гг., когда одна за другой выходят его книги: роман «Тенор» (1979), повести «Что почем» (1978), «Четыре портрета», «Прекрасная земля» (обе в 1981-м), «Праздник похорон» (1990), «Высоковольтный, или Жизнь в предчувствии чудес», «Хорошо, что все прошло». Как отмечает исследователь его творчества: «Главный герой М. Чулаки — городской интеллигент в переломный момент осознания своего подлинного предназначения. Писателя всегда волновали проблемы нравственной допустимости воздействия человека на природу, утверждения жизнетворящей силы искусства».
Для нас наибольший интерес представляет названная ранее его повесть «У Пяти углов», действие которой протекает в пространстве между улицами Рубинштейна и Ломоносова, Загородным проспектом, Графским и Щербаковым переулками. Их названия постоянно вплетаются в ткань повествования. Главные герои повести, молодой композитор Филипп Варламов, его отец Николай Акимыч, водитель троллейбуса, большой знаток Петербурга, одержимый идеей проведения троллейбусных экскурсий по городу, жена Филиппа Ксана и их собака Рыжа — живут в большой коммунальной квартире на улице Рубинштейна, как следует из логики рассказа, в доме № 36.
М.М. Чулаки
Повествователь, изучивший быт коммуналки изнутри, дает такое подробное описание старинной петербургской квартиры и отдельных ее комнат, что позволяет и нам заглянуть в этот дом: «Большая комната — очень большая комната, бывшая столовая богатой петербургской квартиры — была освещена лишь одной лампочкой под оранжевым абажуром, какие были модны лет тридцать назад. Но и в недостаточном свете различалась лепка на потолке и стенах, а в углу призраком белел мраморный камин. Различалась лепка, но не видны были выщерблины неровного пола — паркетного, разумеется, — потеки и трещины на потолке. Так что свет в комнате как раз такой, какой нужно. Впрочем, полумрак этот неумышленный, просто недосуг как-то заменить абажур новейшей люстрой — да и уместной ли оказалась бы здесь новейшая люстра? А что до выщербленного паркета и трещин на потолке, то собрались все свои, стесняться некого»[1130].
А вот описание коммунальной квартиры: «До кухни идти далеко — богатым петербургским квартирам присущи были не только сорокаметровые столовые, но и длиннейшие коридоры. Филипп с отцом и Ксаной занимают две комнаты в самом начале квартиры, двери к ним прямо из прихожей, а дальше коридор, в который выходят еще три двери, и за каждой дверью большая комната, так что до кухни шестьдесят шагов, как при всяком удобном случае сообщала мать Филиппа, пока еще была жива, — впрочем, постоянный моцион не предохранил ее от какой-то окостеняющей позвоночник болезни, хотя и утверждают врачи, что болезнь эта чаще возникает при недостатке движения, когда болезнь уже угрожающе развилась, матери трудно давались эти шестьдесят шагов, но она упрямо вышагивала туда и назад, никому не передоверяя своих домашних обязанностей…
Улица «Пяти углов». Фото 1989 г.
Первая из трех комнат сейчас пустовала, живший в ней сосед месяца три назад умер, полгода не дотянув до девяноста лет. Родители его до революции занимали всю квартиру — отец покойного соседа был гомеопатом. Сам сосед унаследовал родительскую специальность, но не квартиру: сначала у него изъяли две комнаты, потом еще одну, еще — и доживал он один в бывшей тринадцатиметровой гостиной, переполненной остатками гарнитуров, старинными книгами, не вмещающимися в единственный сохранившийся книжный шкаф, картинами в тяжелых музейных рамках, висящими по стенам и стоящими в углах на правах мебели. Ксана часто поминает соседа, гомеопатическими советами она пользовалась, правда, без особого успеха, но все равно прониклась убежденностью в его мудрости. А Филипп не проникся, самого соседа вспоминает редко, но, проходя по коридору, каждый раз думает о том, что ведь кто-то эту комнату займет, вселится, хотя комната нужна их семье, ему…
В следующей живет соседка Вероника Васильевна с мужем, кандидатом каких-то наук. Она вышла за своего кандидата недавно, успев однажды овдоветь и дважды развестись, и похоже, только с четвертой попытки обрела свой идеал, знакомя с новым мужем своих старых знакомых (это часто происходит в прихожей, и Филипп слышит через дверь), она торжествующе объявляет: „А это мой муж, кандидат…“
В последней комнате, ближайшей к кухне, живет Антонина Ивановна, инвалид по множеству болезней, что не мешает ей проводить время в доставании разных вещей и продуктов, за которыми приходиться выстаивать долгие очереди, ее муж, Геннадий Семеныч, наоборот, человек слабый и болезненный, к тому же отравленный алкоголем, но работает гаражным механиком…»[1131]
И еще одно описание угла комнаты, где обитает младший брат главного героя, Федя, изобретатель-фантазер: «Федя прошел за шкафы в свой угол — комната у них одна, но при помощи шкафов сделаны ни две, ни полторы! — улегся на диван, собираясь подумать: он любит думать со всеми удобствами. Думать он собирался про веломобиль: делать в нем цепную передачу или карданную? Цепную — легче, но с цепью переключение скорости ненадежное…»[1132].
Сразу вспоминаются «полторы комнаты» Иосифа Бродского в коммунальной квартире в доме Мурузи, а Николаю Акимычу, герою повести, не дает покоя мысль о том, что памятная доска А.Г. Рубинштейну, висит не на том доме, где жил музыкант: «Проходя мимо фотосалона, который недавно появился в соседнем доме, Николай Акимыч вдруг с ревностью думал, что новый фотограф наверняка хвастается перед друзьями, что салон его в том же доме, где когда-то жил Рубинштейн. Композитор. Тот самый, что написал „Демона“. С ревностью, потому что это неправда. Мемориальная доска на этом доме, но висит неправильно, это ему когда-то объяснил покойный Леонид Полуэктович. Когда-то нынешний их дом имел номер 38, но потом нумерация сдвинулась на один дом, и доску про Рубинштейна по ошибке повесили на современный дом 38. Леонид Полуэктович показывал старую гомеопатическую книгу, принадлежавшую его отцу, на которой стоял штамп: „Д-р П.Э. Розенблат, Троицкая, 38“. Николай Акимыч сразу вообразил, как будет приятно жить в доме с доской, уговаривал Леонида Полуэктовича пойти со своей доказательной книгой в архитектурное управление или куда полагается, но старик отказался: он боялся, что могут устроить музей-квартиру Рубинштейна вроде той, что сделали тут же недалеко на Загородном в честь Римского-Корсакова. А для музея начнут делать капитальный ремонт, Леонида Полуэктовича выселят из квартиры, в которой он живет с рождения, и он не переживет такой перемены. Николаю Акимычу было досадно, но переупрямить старика невозможно. Но что, если теперь исправить адрес Рубинштейна и перенести доску? Вот и еще одна идея!»[1133]
И еще его, коренного петербуржца, патриота города и знатока, тревожит отсутствие у его сына и невестки интереса к истории: «…а Филиппу вовсе нечего задаваться: хоть он и композитор, а что он знает про ту же Троицкую улицу, на которой родился и жил настоящий композитор — Рубинштейн, раз уж улицу переименовали в Рубинштейна! Леонида Полуэктовича Филипп никогда не расспрашивал, потому что неинтересно ему. А уж Ксана — та и вовсе живет в родном городе как в лесу, хоть и балерина, — „улица Заячьей рощи!“»[1134].
М.С. Самойлов
Так же остро волновала судьба города и его культурного наследия Санкт-Петербурга самого Михаила Чулаки. При всех бытовых неурядицах герой повести молодой композитор Филипп, которому предложили поменять коммуналку в центре города на кооперативную квартиру в спальном районе, не хочет уезжать из этого дома у Пяти углов: «Да и сможет ли он уехать с Пяти углов? Он так к ним прирос, что утверждать, что он любит Пять углов, — все равно что утверждать, что он любит собственную руку. Можно любить жену, а собственную руку — нет, потому что рука неотделима, в отличие от жены… Да, Пять углов… И все же в последнее время появилось странное чувство: будто Пять углов его выживают. Вот и вечно перегорающий из-за прогнивших кабелей свет. И кража Рыжи — раньше можно было спокойно оставлять собаку у магазинов, значит, жили вокруг приличные люди — честные, добрые; и вдруг завелись откуда-то обдиратели собак, садисты… А тут еще Вероника Васильевна пустила слух про станцию метро. Совсем мелкий штрих: в булочной, которая закрылась на ремонт или из-за будущего метро, Филипп всегда покупал свой излюбленный карельских хлеб; тут же на другом углу тоже булочная, но в ней карельского хлеба не бывает никогда. Загадка природы: как будто булочные не на противоположных углах, а в разных городах. Теперь придется ходить за карельским хлебом на Невский… Да, Пять углов меняются. Пять углов выживают Филиппа. Неужели пора расставаться, пора учиться жить на новом месте — хоть в том же Зеленогорске, где свежий воздух, где рядом лес, но где стоят стандартные спальные коробки? Неужели Филипп сможет уехать из старого города, где так все неудобно и так все мило?..»[1135]
Подобные ностальгические чувства испытывали многие ленинградцы, меняя свои коммунальные квартиры на новые в районах новостроек и навсегда уезжая из исторического центра города. Так случилось и с самим писателем, получившим отдельную квартиру в поселке Металлострой Колпинского района.
М.М. Чулаки известен ленинградцам-петербуржцам своей общественной деятельностью, которую начал с поста председателя Общества защиты животных. В 1992 г. он избран и до конца жизни оставался председателем правления Союза писателей Санкт-Петербурга, 1997 г. назначен председателем Комиссии по правам человека при Администрации Санкт-Петербурга. Писатель трагически погиб 21 августа 2002 г., 20 августа он вышел погулять с собакой и, по словам водителя сбившей его «Тойоты», неожиданно появился на проезжей части из-за стоящего на обочине грузовика (М.М. Чулаки очень плохо видел, из-за сильной близорукости ему необходимо было подойти к человеку вплотную, чтобы узнать его). После аварии его доставили в больницу, где он скончался ночью 21 августа. Похоронен писатель на Богословском кладбище Санкт-Петербурга.
ebooksa