– Ты ещё дрыхнешь, бесстыжая?! – услыхала я его возмущенный голосок.
Из хижины выплыла, колыхаясь, необъятных размеров зелёная квашня. На её макушке прилепились две тоненькие, кое-как заплетённые, белесые косички. С трудом разлепив выпуклые блестящие глазки, квашня с любопытством уставилась на меня.
– Сестрица моя, – торопливо представил квашню Чичимор и, обращаясь к ней, пригрозил: – Вот подожди! Заведу тебе корову – будешь на заре подыматься!
– А у ме-еня… – невозмутимо зевнула сестрица, – …и ко-ро-о-о-ва будет поздно встава-ать… – и, как ни в чем не бывало, удалилась обратно в хижину, и вскоре оттуда донесся могучий храп.
– Через нее жениться никак не могу! – пожалился пупырчатый. – Положено сначала её замуж выпихнуть, да кто же такую возьмет!..
Ночью на болоте звенели комары, пели лягушки. В хижину неожиданно сунулась было чья-то длинная зубастая голова, перепугав детишек. Взрослое население хижины переполошилось, и вооружившись дрекольем, с помощью соседей изловило нахала.
– Вот, – поутру радостно объявил Чичимор, – на нём и поскачешь – домчит как вихрь!
"Вихрь" понуро топтался на толстых фиолетовых лапах и скалил белоснежные зубья. По-моему, ему вовсе не улыбалось куда-то скакать – кажется, подобный способ передвижения этой помеси бегемота с крокодилом вообще не был знаком. Признаться, и мне не больно-то хотелось на нем "мчаться".
– Он, верно, опасен?..
– Да, что ты! – возмутился Чичимор. – Чистый ангел!.. Только это… Ты ему пальцы-то в рот не суй… Ну так, на всякий случай.
Я и не собиралась.
Дракона приковали цепями на Королевской площади. Злобная тварь пугливо жмурила глазки и лакала воду из фонтана. Королева и её свита восседали на специально установленном помосте, наблюдая за приготовлениями к дематериализации.
– Ты не хочешь его оставить? – шепотом спросила я.
– Нет, – Королева печально покачала головой. – Это – чёрный дракон. Чья-то дурная фантазия. Черные драконы злы, в отличие от золотых. Но золотого трудно придумать… Ещё предстоит разобраться, кто притащил сюда эту дрянь.
***
…К утру рана воспалилась, поднялась температура. Ему было скверно – и на душе тоже: Очкарик осторожно навел через знакомых справки, и ему сообщили, что темнокожий умер, не приходя в сознание. Но не это известие выбило его из колеи, а реакция друга.
– Он скончался от черепно-мозговой травмы! – кричал в трубку Очкарик.
– Тише ты, идиот! Тебя могут услышать!
Но "Четыре Глаза" продолжал орать:
– Ты понимаешь, что это значит?! – Александер не понимал, ему было слишком плохо. – Это значит – я его убил! Я!!