Азовский гамбит,

Пришли, великий государь, под стены Азова силы великие. Одних татар двенадцать чамбулов, а в каждом не менее тысячи поганых, да все с луками, одвуконь, многие в пансырях и мисюрках. А с моря османский флот подоспел из двенадцати больших каторг, а малых ладей и вовсе без счета. Сколько на них воинских людей не ведаю, однако, рассуждаю, что с малыми силами идти басурмане не стали бы. Послухи сказывают, будто десять тысяч одних янычар, да еще валашские, сербские, албанские и иные дружины. А всего у супостатов никак не менее тридцати тысяч ратников, при двухстах больших пушках, да еще столько еще по морю подвезут, коли нужда будет.

Как выгрузились, сразу на штурм бросаться не стали, а поставили лагерь зело велик и добрым порядком устроен. Всякий отряд на своем месте, впереди пушки, а во все стороны кроме моря рогатки, из опасения вылазок. А как работу закончили, так сразу прислали переговорщиков и передали волю султанскую, чтобы казаки обороняться не смели, а отдали град Азов под его высокую руку со всеми укреплениями, пушками и припасами, а он их, де, за это пожалует. А еще оный безбожный султан, звал казаков к себе на службу, обещал большую добычу в Польше и иных местах, а также разрешение поселиться на любой речке, на которой сами похотят. Посему, разумею, что турки не токмо с нами воевать удумали, но и ляшские земли в покое не оставят.

А еще Селим-ага, который у тех янычар полковником, и в словенских языках зело искусен, укорял казаков за все их разбои и иные против султана прегрешения. Говорил, что, де, подмоги от Москвы, то есть, от твоего царского величества им не будет, и что если казаки не покорятся, то всех убьют смертию, а те, которых не побьют, сами от голоду сдохнут!

Однако верные твоему царскому величеству казаки посулы турецкие отвергли и сказали, что, де, станут за русскую землю и за весь христианский мир! Тогда оный полковник разъярился и стал ругаться. Бесчестил всяко и казаков, и Русь, и народ наш, говорил, что если будет на то повеление султана Османа, то он не только Азов возьмет, но и весь Дон разорит, и Москву спалит! Но мы и тогда на его посулы не поддались, а велели переговорщикам уходить, иначе учнём палить из пушек.

К письму сему руку приложил твоего царского величества стольник и полковник Федька Панин. (писано 12 июня 7129 года).

Дописав донесение, Панин свернул его в трубку и уложил в кожаный футляр. Завязав шнурок, чтобы не открылась крышка, он накапал на нее воска в смеси с древесной смолой и запечатал с помощью перстня, после чего отдал гонцу.

— Ловко ты пером машешь, — насмешливо заметил Татаринов, — я чаю не всякий подьячий так сумеет!

— Дело нехитрое, — пожал плечами Федор. — Главное чтобы его теперь не перехватили. Сию науку пришлось учить, как на службу царскую новиком поверстался. Попотеть пришлось, однако нынче, сам видишь, вборзе строчки выписываю.

— Не бойся, полковник. Ночь длинная, степь широкая.

— Слушай, я вот что спросить хотел, — помялся побратим. — Вот вы к запорожцам письмо отправили, подмоги просите, а сами только что их атамана утопили. Не думаешь, что те осерчать могут?

— Видишь ли, какое дело, — ухмыльнулся Мишка. — Кабы в Сечи до сих пор Сагайдачный заправлял, он, может, и затаил злобу, потому как Черняк завсегда его руку держал. Но там еще зимой Яшку Бородавку кошевым выбрали, а вот он-то как раз Сулима не жаловал!

— Выходит, Родилов…

— Дядька Епифан ничего просто так не делает!

Глава 14

Едва первый робкий луч утреннего солнышка пробился из-за горизонта, как в турецком лагере началось движение. Глухо зарокотали полковые барабаны, пронзительно завизжали трубы, и османская армия грозно двинулась вперед напутствуемая заунывным пением муэдзинов.

Воодушевленные и взбудораженные зрелищем собственной многочисленности и силы, обилием пушек, яркостью знамен, воины рвались в бой, чтобы одним решительным ударом сокрушить наглых гяуров, дерзнувшим бросить вызов повелителю вселенной.

В полном порядке выйдя из лагеря, они принялись выстраиваться в полуверсте от внешней линии городских укреплений, сосредотачивая силы против Топрак-калы (Земляного города — эта часть крепости несмотря на свое название также была окружена каменной стеной) и в меньшей степени — Таш-калы (Каменного города), таким образом османская армия развернулась широким полукольцом, окружая Азов с трех сторон. В относительной безопасности оставались лишь речная сторона города и самая старая его часть — собственно Азовский замок.

Как ни странно, но первую линию мусульманского воинства составили отряды христиан. Валахи, молдаване, сербы, венгры и даже саксонцы из трансильванского Семиградья. Судя по всему, турки не слишком доверяли им в войне против поляков, а потому отправили подальше от родных земель, где у них не будет возможности бежать или изменить.

Следом, встав в восемь рядов, стройными, одинаково одетыми в красные кафтаны, шеренгами, блестя сталью и тлеющими фитилями длинных мушкетов, шагали под черными знаменами двенадцать янычарских орт[53] каждая во главе со своим облаченным в роскошные, шитые золотом одежды полковником-чорбаджи. Когда-то их еще совсем маленькими детьми забрали из родных семей и отдали на воспитание мусульманам. Затем, почти забывших родной язык и веру, их обучали в специальных лагерях и превратили в совершенные военные машины.

Третья очередь состояла из собранных со всей османской империи подчиненных народов — арнаутов-албанцев, черкесов и спешенных татар. Не слишком дисциплинированные и почти не обученные строю, но при этом невероятно жестокие, они годились только для преследования разбитого противника, но их было много, и они рвались в бой, рассчитывая на добычу.