Уэллс. Горький ветер

– Не извольте беспокоиться. Мы, пожалуй, отправимся ко сну. Продолжим утром, – поспешил я успокоить констеблей.

Я зашагал на месте, делая вид, что ухожу в глубь дома. Сам же остался возле двери и проследил за тем, чтобы констебли уехали. После чего прошел в гостиную, где в кресле сидел Уэллс и наблюдал за разыгравшимся у него на крыльце спектаклем.

– Прекрасная игра. Вам надо было идти в актеры. «Глобус» плачет по вас.

– Не судьба, – ответил я и тут же атаковал его: – Быть может, вы объясните мне, что тут у вас произошло? Это дело рук оборотней?

Уэллс в удивлении приподнял брови и спросил:

– Почему оборотней? Впрочем, это пока неважно. К оборотням мы вернемся чуть позже. Налейте нам бренди, Николас, и слушайте мой рассказ.

Пока я наливал бренди из пузатой початой бутылки, которая каким-то чудом уцелела, Гэрберт молчал, видно собирался с мыслями и воспоминаниями. Взяв бокал в руку, он тут же заговорил:

– Я никогда такого не видел. И это удивительное дело. Я до сих пор еще не до конца пришел в себя, поэтому пока не задаю вам вопрос, каким образом вы оказались у меня дома. К этому мы тоже вернемся чуть позже. Пожалуй, я начну рассказ с начала.

Уэллс выпил бренди залпом, отобрал у меня бутылку и наполнил себе бокал снова.

– Я отпустил этим вечером Штрауса. Он отпросился у меня. Сказал, что ему нужно проведать брата. У него в Лондоне брат живет. Время от времени он к нему ездит, – начал рассказ Гэрберт.

– Мой Герман тоже отпросился. Не удивлюсь, если он не поехал ни к какой подруге, а зависал со Штраусом в каком-нибудь ночном пабе, – высказал я смелое предположение.

– Интересная мысль. Надо будет утром допросить Штрауса. Если это так, он быстро нам все расскажет.

Я представил себе допрос с пристрастием и плотоядно улыбнулся.

– Где-то через час после отъезда Штрауса в дверь позвонили. Я как раз занимался синтезированием коричневой слизи. И был очень раздосадован, что меня отвлекли. Я отправился открывать. Каково же было мое удивление, когда я увидел на пороге Штрауса. Я еще тогда подумал, что он, быть может, забыл зонтик. Погода сегодня стояла премерзкая. Но он сказал, что встреча отменилась, и он решил вернуться, чтобы быть мне полезным.

Уэллс углубился в рассказ, который сначала был медлительным, словно сонная подземная речка, а затем стал быстрым, будто горная стремнина. Было видно, что ему требовалось выговориться, чтобы успокоиться и собраться с мыслями. Ему необходимо было оценить все произошедшее, чтобы сделать вывод и решить для себя, что делать дальше. Нападение на его дом нельзя было назвать ординарным событием и спустить на тормозах. Передо мной же словно наяву разворачивалась картина произошедшего события.

На пороге стоял Штраус. Уэллс сначала не поверил себе. Что мог забыть дворецкий в столь поздний час? Обычно, когда он уходил в гости к брату, то преображался, с него слетала вся сухость и деловитость, он становился душой компании – безудержный, развеселый, в расстегнутом пиджаке. Раньше чем к утру Гэрберт его не ждал. На расспросы Штраус отвечал сухо, сказал, что брат по каким-то причинам не приехал, да и сам он чувствует себя неважно, поэтому хотел бы удалиться спать, чтобы утром приступить к своим обязанностям. Уэллс не возражал. На Штрауса он сегодня не рассчитывал. К тому же и сам собирался идти отдыхать, почитать перед сном последний выпуск журнала Лондонского королевского общества по вопросам физики.

Уэллс поднялся к себе в кабинет, вскрыл конверт с журналом, сел за письменный стол и приступил к чтению. Продолжалось это не более получаса, когда с нижнего этажа донесся подозрительный шум. Гэрберт прервал чтение и отправился посмотреть на источник шума. Выходя из кабинета, он натолкнулся на Пирата, который стоял, выгнув спину, и напряженно смотрел в сторону лестницы. Не обратив на него внимания, Уэллс пошел вниз. Спускаясь, он увидел Штрауса, который нервно расхаживал по комнате и был совсем не похож на себя привычного. Он явно нервничал и что-то искал. Уэллс окликнул его, собираясь предложить помощь. Штраус обернулся, явно недовольный нежелательным свидетелем. Лицо его исказила злобная гримаса. Уэллс хотел было сделать ему замечание, что не стоит столь рьяно выказывать свое отношение к работодателю, тем более после стольких лет верной службы и своевременной и весомой оплаты. Но Штраус сделал резкий шаг вперед, словно собирался отвесить пару сокрушительных джебов, и взмахнул рукой. Щелкнул пружинный механизм, и из рукава его пиджака выскочил маленький пистолетик. Дамский вариант, смешная конструкция. Но Гэрберт не ожидал такого поворота событий. Он замешкался, тем временем Штраус выстрелил.

В этот момент я почувствовал нереальность происходящего. Штраус, этот оплот высокоморальности и преданности, стреляет в своего господина. Проще было вообразить, как Луна спрыгивает со своей орбиты и падает на Землю. В этом и то было меньше фантастики, чем в предательстве Штрауса. К тому же если верить Гэрберту, он не успел уйти с траектории выстрела, тогда сейчас я разговаривал бы с трупом. Но на труп Уэллс похож не был. Я хотел было высказать свои сомнения, но Гэрберт продолжил свой рассказ, нисколько не смущаясь логических несостыковок.

Как оказалось, это был не пистолет, а хитроумная конструкция, которая стреляла усыпляющими дротиками. Один из дротиков попал Уэллсу в шею, практически сразу вызвав онемение, которое стало быстро разрастаться. Гэрберт удивился и возмутился одновременно. Он пожалел, что не прихватил с собой револьвер, чтобы мгновенно наказать наглеца. Хотел было высказать свое возмущение, накричать и устроить скандал с последующим увольнением без выходного пособия, но язык уже не слушался, превратившись в ледяной ком. Уэллс упал. Штраус же больше не обращал на него внимания. Переступив через тело своего работодателя, он приступил к планомерному обыску гостиной, вытряхивая все на пол, переворачивая мебель. Снотворное подействовало на Уэллса непредсказуемо. Сознание его помутилось, тело онемело, но в то же время он все видел и слышал. Поэтому мог наблюдать, как Штраус, которому он доверял как самому себе, варварствует в его доме.

Признаться честно, я до сих пор не мог поверить Гэрберту. Как такое было возможно, чтобы Штраус мог предать своего работодателя? За долгие годы службы он стал членом семьи. Уэллс при всей своей общительности и гостеприимстве был человеком весьма одиноким, и до моего появления только Штраус был его единственным собеседником и другом. И тут такое оглушительное предательство! Но следующая часть рассказа расставила все по своим местам.